Чего, однако, не могли представить
себе ни Чаадаев, ни Никитенко, так это непроходимую геополитическую тупость базилевсов, в особенности в последние века империи, когда судьба ее висела на волоске. Конечно, приходилось им воевать и с арабами, и с персами, но главную угрозу они (за единственным исключением Михаила VIII) неизменно, до самых последних десятилетий, усматривали в «латинском» Западе. Гроза, между тем, надвигалась, правы школьные учебники, именно с Востока. Начиналось второе нашествие варваров, и на этот раз путь его проходил через Византию. Уже в 1300 году, за полтора столетия до гибели империи(!), оттоманские турки отняли у нее бóльшую часть Малой Азии. А для Византии это означало примерно то же, как если бы у России отняли Сибирь. Из великой евразийской державы она вдруг превратилась в «геополитического карлика», как по-генеральски именуют сегодняшние национал-патриоты восточно-европейских соседей России. Впрочем, в фильме епископа Тихона опять-таки нет ни слова об этом катастрофическом событии, как и вообще об угрозе с Востока.
русские мыслители самых разных направлений
понимали гибельность византийского пути еще в XIX веке. Именно это имел в виду П.Я. Чаадаев, когда упрекал свою страну в том, что «мы обратились к жалкой, всеми презираемой Византии за тем нравственным уставом, который должен был лечь в основу нашего воспитания». Ясное дело, либеральный мыслитель – не авторитет для епископа Тихона. Но вот отзывы из дневника несомненного консерватора акад. А.В. Никитенко. 9 ноября 1843 года он записал: «О, рабская Византия! Ты сообщила нам религию невольников! Проклятье на тебя!» И снова 20 декабря 1848-го: «Наши патриоты не имеют понятия об истории... не знают, какой вонью пропахла православная Византия». Разница между либералом и консерватором оказалась, как видим, невелика.
Томас Пейн, идейный вдохновитель американской
республики, писал незадолго до смерти, что «решающее преимущество демократии, благодаря которому и превосходит она все другие формы правления», заключается не в том, что она гарантирует «правильные» решения, но в том, что она дает возможность гражданам ПЕРЕСМАТРИВАТЬ свое суждение относительно качества и непредвиденных последствий этих решений». Иначе говоря, «дает им возможность исправить совершенные ими самими ошибки и отвергнуть политику, на которую они однажды согласились». Что же касается времен Византийской империи, то до этого, самого совершенного из решений проблемы преемственности власти, должны были пройти века и века. Еще тысячелетие суждено было человечеству обходиться наследственной монархией. Но то обстоятельство, что Византия оказалась не в состоянии доработаться и до этого решения, предпочитая ему в подавляющем большинстве случаев институт «преемничества», несомненно, указывает, что она была исторически обречена. Удивительно ли, что пренебрег епископ Тихон этим главным византийским уроком? Между тем, из урока этого следует, что делать выбор после Путина придется и России. Иначе пропадет, как Византия. Просто потому, что институт «преемничества» ведет страну, как нечаянно продемонстрировал отец Тихон, к гибели. И выбирать придется между наследственной монархией и общепринятой демократией. Третье, похоже, дано сегодня лишь конфуцианскому Китаю. И то неизвестно, надолго ли.
Главное — чтобы все чувствовали
себя людьми, чтобы не было отверженных и обреченных. Это и есть практическое христианство. Сущность его не в обрядах, а в том, чтобы любить ближнего, как самого себя. Христианство на Западе может отвергаться как институция, церковь, но глубинное ядро Запада, по моему ощущению, — по крайней мере, в Америке и Англии, где я прожил тридцать лет, — остается христианским.Обрядоверие в сочетании с гордыней столь распространенное в России, — дескать, мы истинные христиане, а все остальные нехристи, — это антихристианство, то самое фарисейство, с которым боролся Иисус.
Флирт с дьяволом – рискованная