мы мы оливье салат и
с этим не поделать ничего в нём будут яица в крутую интелектуалы немного их картошка основная масса варёная соленый огурец шпана бандиты и свежий огурец здоровый образ жизни пустозвоны морковка свежая это пусть будет молодёжь варёная морковка пенсионеры лук репчатый патриотизм давящий на слёзные железы и на другие зелёный лук поросль патриотическая её цветы цветы вранья зелёные горошек зелёный депутаты все одинаковые круглые мудазвоны из банок колбаса варёная символ и герб страны её религия и яблоко его немного но это свежесть но это авангард тут могут быть и крабы олигархи всё загребающие под себя и перепёлка пятая колона агенты иностранные и майонез который всех объединяет соединяет это белая нефть страны её ресурсы золото её и кровь ну и хозяин президент этой страны которая зовётся ОЛИВЬЕ это
конечно ложка ЛОЖКА ЛОЖКА она она сука всем управляет и от неё зависят все все кто в салате в миске страны об этом думал я за новогодним столом скажите не идиот ли лучше молчите молчите это был риторический вопрос ответ я знаю
активность властей в 2020 году будет связана с подготовкой к выборам в Госдуму 2021 года.
активность властей в 2020 году будет связана с подготовкой к выборам в Госдуму 2021 года. Это плановый цикл 'дозачистки' политического пространства. Пример московских выборов 2019 года показал, что оппозиция научилась преодолевать искусственный барьер в виде сбора в короткие сроки гигантского числа подписей, необходимых для регистрации кандидата. Значит, условия сбора будут ужесточены. Уже озвучено как - подписаться за кандидата можно будет только в помещении избирательной комиссии, куда власти легко смогут перекрыть доступ сторонникам оппозиции. Соответственно, недостаточно лояльным Кремлю кандидатам не приходится рассчитывать на участие в выборах в Госдуму. Партий, которые бы согласились их выдвинуть, не останется, а зарегистрироваться по подписям им не дадут. После разгрома правозащитных НКО их некому защитить, а те, кто будут об этом писать станут 'иностранными агентами'.
Двадцать лет нас приговаривают к
стулу, как Алекса из Заводного апельсина, вставляют спички в глаза и заставляют смотреть, как одни и те же люди достают из пыльных чуланов фигурки из картона, шары и гирлянды и изображают веселье. Сделайте мысленно две засечки - 1900 год и 1920, или 1920 и 1940, или 1940 и 1960. Сколько всего происходило в эти двадцатилетние периоды! Полностью менялась элита, культурная парадигма. Потепление, заморозки, опять потепление, рождение, смерть - это естественные природные циклы. А мы словно в креокамере (о чем говорит замогильно холодная картинка Первого канала). Россия потеплела, стоит бесснежная, а это послевоенное поколение все пытается сложить из осколков льда и искусственного снега, завезённого на дачу в Плёс, слово «вечность».
Всех поздравляю с переходом из
стадии 'не трогай, это на Новый год' в стадию 'надо съесть, чтобы не выбрасывать'.
Как обычно, 1 января повторяю
свой старый текст. Он не устарел. ПУСТОЙ ДЕНЬ Это утро не похоже ни на что, оно и не утро вовсе, а короткий обрывок первого дня: проба, бесплатный образец, авантитул. Нечего делать. Некуда идти. Бессмысленно начинать что-то новое, ведь еще не убрано старое: посуда, скатерти, обертки от подарков, хвоя, осыпавшаяся на паркет. Ложишься на рассвете, встаешь на закате, попусту болтаешься по дому, смотришь в окно. Солнце первого января что в Москве, что в Питере садится в четыре часа дня, так что достается на нашу долю разве что клочок серого света, иссеченный мелкими, незрелыми снежинками, или красная, болезненная заря, ничего не предвещающая, кроме быстро наваливающейся тьмы. Странные чувства. Вот только что мы суетились, торопливо разливали шампанское, усердно старались успеть чокнуться, пока длится имперский, медленный бой курантов, пытались уловить и осознать момент таинственного перехода, когда старое время словно бы рассыпается в прах, а нового времени еще нет. Радовались, как и все всегда радуются в эту минуту, волновались, как будто боялись не справиться, не суметь проскочить в невидимые двери. Но, как и всегда, справились, проскочили. И вот теперь, открыв сонные глаза на вечерней заре, мы входим в это странное состояние – ни восторга, ни огорчения, ни спешки, ни сожаления, ни бодрости, ни усталости, ни похмелья. Этот день – лишний, как бывает лишним подарок: получить его приятно, а что с ним делать – неизвестно. Этот день – короткий, короче всех остальных в году. В этот день не готовят - всего полно, да и едят только один раз, и то все вчерашнее и без разбору: ассорти салатов, изменивших вкус, подсохшие пироги, которые позабыли накрыть салфеткой, фаршированные яйца, если остались. То ли это завтрак – но с водкой и селедкой; то ли обед, но без супа. Этот день тихий: отсмеялись вчера, отвеселились, обессилели. Хорошо в этот день быть за городом, на даче, в деревне. Хорошо надеть старую одежду с рваными рукавами, лысую шубу, которую стыдно людям показать, валенки. Хорошо выйти и тупо постоять, бессмысленно глядя на небо, а если повезет – на звезды. Хорошо чувствовать себя – собой: ничьим, непонятным самому себе, уютным и домашним, шестилетним, вечным. Хорошо любить и не ждать подвоха. Хорошо прислониться: к столбу крыльца или к человеку. Этот день не запомнится, настолько он пуст. Что делали? – ничего. Куда ходили? – никуда. О чем говорили? Да вроде бы ни о чем. Запомнится только пустота и краткость, и приглушенный свет, и драгоценное безделье, и милая вялость, и сладкая зевота, и спутанные мысли, и глубокий ранний сон. Как бы мы жили, если бы этого дня не было! Как справились бы с жизнью, с ее оглушительным и жестоким ревом, с этим валом смысла, понять который мы все равно не успеваем, с валом дней, наматывающим и наматывающим июли, и сентябри, и ноябри! Лишний, пустой, чудный день, короткая палочка среди трех с половиной сотен длинных, незаметно подсунутый нам, расчетливым, нам, ищущим смысла, объяснений, оправданий. День без числа, вне людского счета, день просто так, - Благодать.