Тональность хора меняется: «Знаешь, „другой“ часто дает новую энергию, свежую кровь», «Жить со „своим“ человеком - все равно как жить с самой собой, ничего не получая и не отдавая. Тоскливо…», «Пожалуй ты, как интеллигентная девушка, вполне могла бы пережить некоторую ограниченность партнера», «А как сейчас определяется грань между своим сословием и чужим?»
Действительно, как?
Вот возлюбленный нашей вдумчивой девушки, даром что окончил ПТУ (и, значит, человек «простой»), но сделался вполне себе буржуем, а родители девицы (хотя и интеллигенты) тоже сумели что-то заработать, и принадлежат, вероятно, к средним кругам мелкой буржуазии - раз уж могут оплатить дочкино ученье в Сорбонне. Значит, один круг, одно сословие? Один альпийский бэкграунд?
Но что же тогда делать с пр. и интел. - главными определениями социальной розни в стране? Так всегда формулируют в брачных объявлениях: «Я простой человек и хочу познакомиться с пр. девушкой». Или: «Только интел. мужчина с в/о». Я уж писала об этом, писала, да как не повториться, когда настолько в тему? Когда общество само себя делит только по этим двум признакам? Никто же не сообщает в своем объявленьице: «Желаю вступить в межсословный брак, рискованный по своей природе, с человеком другого образа жизни и другой конфессии, только с богатым»? Суди люди, суди Бог, как же я любила - без хиджаба босиком к милому ходила.
И, пожалуй, уже много десятилетий само понятие межсословного брака связано именно и только с метаниями интеллигента, попавшего в «простую» семью, или с мучениями простой семьи, желающей поскорее этого интел. (иное, инородное тело) из себя исторгнуть.
Тут не обойтись без горстки банальностей.
Действительно, межсословный брак предприятие рискованное. Отчего? Оттого, что по большей части он недолговечен, но успевает нанести непоправимый вред обоим брачующимся и их родственникам. Соединяются две семьи, две различные системы с полярно противоположным укладом и разной внутрисословной идеологией. Любая система обладает мощным чувством самосохранения, всякая семья хочет быть верной своему роду. Чужак, пробравшийся в семейную теплоту, в самую сердцевину убежища, несет с собой угрозу. Он узнает тайну выживания чужого сословия, разведает источник семейной силушки. Допустить этого никак нельзя.
И вот, скажем, влюбленная девица (из образованцев) вступает на порог квартиры, где живет и не тужит «простая» семья. Она долго училась, у нее хорошая работа, она вообще завидная невеста. Наша героиня, подобно лирическому герою г-на Ольшанского, хочет примкнуть к народному рою и узнать тайну смирения и жизни во имя жизни. Она уверена, что сейчас окунется в море народной приязни или хотя бы обнаружит вокруг себя атмосферу безусловного признания собственных заслуг.
Как замечтавшаяся институтка, подъезжающая к сельской школе, где ей предстоит учительствовать, уже видит себя окруженной восторженными детскими личиками и добрыми физиономиями благодарных поселян (а кончается все кнопкой на стуле и лютым равнодушием поселка), так и наша молодая с надеждой стоит у железной двери и ведать не ведает, что ее ждет. А ждет ее вот что. Она столкнется с замкнутой системой, глубоко враждебно настроенной к юной неофитке, припершейся в честный дом из другой детской. Она не нужна простой семье. Более того, она нарушает целостный порядок семейного уклада уже тем, что проговаривает «несказанное», пытается понять секретный внутрисословный договор и «засвечивает» глубоко скрытый от других общественных страт и от государства Смысл Жизни Сословия. Кроме того, самим своим присутствием она пародирует повседневность семьи.
Простейший пример разрушительной силы чужака - судьба окраинной учительницы словесности, первой из всех жертв межсословного брака, виденных мною в жизни. Перед нами знакомый тип сельской педагогини-подвижницы, волею случая ставшей (вместе со всей деревней) горожанкой. Начало восьмидесятых, на месте подмосковного села только что возведен московский микрорайон, все жители деревни переселены в один из домов-новостроек. Деревенский образ жизни еще не успел измениться - практикуются совместные праздники с выносом столов под окна девятиэтажки, а в пятницу вечером - публичные семейные сцены. То там, то тут выбегает из подъезда наспех одетая дама (чаще всего в руках она держит бутылку водки, только что отобранную у супруга), и пускается бежать вокруг дома. Муж с проклятиями преследует беглянку. Дамским галопом несется вчерашняя колхозница, огромными скачками нагоняет ее вчерашний механизатор, ныне, скажем, водитель автобазы № 5. Казалось бы, неприятная сцена. Но нет. Бег этот был весел. Путь супруги лежал к родным или подругам, живущим в том же самом доме. Подруги или родные с самого начала сцены свешивались из окон, азартно приветствуя как беглянку, так и бутылку. Часто на шум выглядывали праздные соседи, свекровь или теща громко учили молодых основам любви и согласия. Веселье. Шум.
Когда же водитель Василий принимался гонять вокруг дома свою жену, педагога Тамару Ивановну, все выглядело иначе. Тамара Ивановна бежала в никуда. Ей было стыдно. Она выбирала укромный путь, но какая уж укромность вокруг панельного, только что построенного дома. Каждый раз это была не игра и даже не погоня. Это был неудавшийся побег. И ни один деревенский житель не припадал к окну и не комментировал происходящее - настолько явственна была постыдность эпизода. Дом замирал в эти минуты. Очевидно, Тамара Ивановна разрушала коллективное деревенское эго. Не было б ее - как было бы легко, привычно, потешно. Так нет же, тычет в нос своей культурностью: посмотрите, мол де, на себя со стороны. Чем это вы по пятницам занимаетесь? И сгинула традиция, лишилась деревня развлечения.
Но молодая наша еще не знает, что она - опасный враг. С интел. непосредственностью прощебетав целый день с новыми родственниками (и еще не замечая угрюмой тени на челе собеседников), в первую же ночь она обнаруживает нежданное. Например, свекровь, сидящую на табуретке возле двери супружеской опочивальни.
Девушка возмущена и заинтригована одновременно, десяток-другой версий бродят у нее в голове, из которых главная проста: мамаша любопытствует. Забавно. Неужели в семье мужа принято столь открыто проявлять свои, так скажем, эротические причуды?
На основании случившегося строятся могучие концепты, уже задумана серия статей под общим названием «Простая семья и секс», перо уже трясется в руке самодеятельной исследовательницы, и тут выясняется (случайно) причина свекровиных бдений. Дело в том, что молодые берут с собой в спальню канделябр. Свечи, шампанское, атмосфера, то да се. Добрая простая женщина, гений домашнего порядка (немного болезненно относящаяся ко всякой опасности, которая может подстерегать семейное имущество), просто стережет дом от пожара. Типа - напьются цимлянского и заснут, свечку не задуют.
Дальнейшие несколько месяцев проясняют картину со всей ясностью - ни одна привычка нашей новобрачной, ни одна ее хозяйственная инициатива, ни одна прихоть, ни одно усилие - ровным счетом ничего не совпадает с укладом дома. И в основных вопросах - экономить или не экономить; копить или занимать в долг; отправиться в отпуск или купить пластиковые окна; какую еду можно считать праздничной, а какую повседневной; синтетическую следует ставить елку или настоящую и каким именно образом ее наряжать - короче, во всем решительно Дом и девица были не согласны друг с другом. И Бог там с ними, с окнами или едой. Семейство оказалось спаянным, многоколенным, с изрядным разнообразием хозяйственной деятельности, производимой во имя благополучия. Сдавались квартиры, возделывались три огорода. Места работы взрослых членов фамилии тщательно выбирались не с точки зрения интереса или возможной карьеры, а с точки зрения возможности сбора сословной ренты (скажем, для получения частных заказов удобно служить в ЖЭКе; работая на металлообрабатывающем заводе, можно заниматься выполнением кое-каких личных ремесленных трудов).