Разрушитель строений - домовый гриб
С началом строительного сезона в Отдел Фитопатологии Главного Ботанического Сада стали поступать от жилищных товариществ разных районов Ленинграда обращения с просьбой об определении грибов, являющихся разрушителями древесины, из которых наибольшее распространение получил самый опасный из них, так называемый домовый гриб (Merulius lacrymans), и при начавшемся воссоздании жилищ с ним необходимо считаться самым серьезным образом. Неисправное состояние крыш и в некоторых случаях их отсутствие, вода в подвалах, недостаточное отопление и даже полная заброшенность некоторых квартир способствовали сильному развитию сырости и созданию очагов заразы как в верхних, так и в нижних этажах зданий, откуда домовый гриб быстро распространялся в другие этажи и в конце концов способствовал полному разрушению домов и других строений. Пораженная домовым грибом древесина принимает бурую окраску, покрывается продольными и поперечными трещинами и распадается на отдельные квадратики. Такая сгнившая под влиянием домового гриба древесина делается очень легкой, хрупкой и легко растирается между пальцами. Из употребляемых при постройке пород только дуб обыкновенно не подвергается вредному действию домового гриба, остальные сорта древесины более или менее легко разрушаются. Домовый гриб не имеет ни шляпки, ни ножки, как у съедобных грибов, а по наружному виду, особенно в начале своего развития, похож на плесень. Тонкие, невидимые простым глазом нити грибницы этого гриба пронизывают клеточки древесины пораженного дерева и в некоторых местах, где скопляется сырость и плохо вентилируется воздух, выходят наружу в виде белой, хлопьевидной или войлокообразной грибницы иногда с розоватым, а чаще желтовато-серым оттенком.
Меры борьбы с домовым грибом должны вестись в различных направлениях. Прежде всего необходимо стараться создавать такие условия, которые не допускают его развития. Особенно важно для этого проветривание и просушивание здания и чтоб дерево, употребляемое для ремонта, было сухим, тогда домовый гриб не сможет развиваться, а когда уже развился, то его развитие будет если и не приостановлено, то, во всяком случае, сильно задержано. Затем, необходимо скорое уничтожение очагов заразы, т. е. удаление всех плодовых тел, белых пленок и пораженных частей дерева, захватив последние по возможности дальше от мест поражения, имея, таким образом, гарантию, что в здоровом дереве не останется невидимых для глаза отдельных грибных нитей, могущих впоследствии быть причиной нового развития гриба.
Подготовил Евгений Клименко
География переворота
Октябрьские события между Киевом и Казанью
Приводимые рассказы показывают, как распространялась большевистская власть из Петербурга и Москвы по России. Неделя, две, три, а то и месяц с лишним уходили порой на то, чтобы сковырнуть провинциальный уклад и расшевелить уездный мир.
Октябрьская революция в центре описана бесчисленное множество раз - и сторонниками и противниками. О событиях «на местах» такого не скажешь.
Сергей Германович Пушкарев
Известный историк, автор классического курса «Россия в XIX веке», родился 8 августа 1888 года в слободе Казацкой Староспольского уезда Курской губернии. Среднее образование получил в курской классической гимназии. Был сторонником правого течения меньшевистских организаций. Не принимая непосредственного участия в подпольной политической работе, поддерживал, однако, дружеские отношения с харьковскими социал-демократами, был арестован в 1910 году, после двухмесячного тюремного заключения отдан под гласный надзор полиции, исключен из университета. Уехал в Германию, прослушал три семестра лекций в Гейдельберге и Лейпциге. Вернулся в Харьков и летом 1917 года закончил университетский курс.
- Я примыкал к течению, которое на жаргоне того времени называлось «оборонцы». В июле, как известно, после кратких успехов и, так называемого, наступления Керенского, произошел страшный погром русских галицийских армий, особенно одиннадцатой, которая при первом же немецком контрударе обратилась в беспорядочное бегство. Это поражение произвело на всех очень сильное впечатление. И я тоже был угнетен этим до последней степени. Дальше произносить оборонческие речи, сидя самому за печкой, мне показалось не совсем морально удобным, и я принял решение поступить в армию, чтобы принять активное участие в защите молодой российской республики.
Должен сказать, что это решение было встречено весьма иронически не только моими друзьями социал-демократами, но также и моими родственниками. И даже в канцелярии харьковского воинского начальника, когда я туда явился, секретарь с недоумением спросил: «С какими целями вы хотите вступать в армию?» Я ответил высокопарно: хочу защищать российскую республику. Он пожал плечами и сказал: «Ну что ж, попробуйте». Мне выдали назначение в 24-й пехотный полк, стоявший в городе Мариуполе на берегу Азовского моря.
Явился, получил обмундирование и поселился в казармах. Восьмая рота была очень многочисленна. Было нас человек 250 или 300. В большинстве это были или мальчишки-новобранцы, проходившие срочную службу, или уже пожилые дядьки, призванные из запаса, которые мечтали совсем не о победе, а о скорейшем возвращении домой. Не обнаружил я там ни боевого духа, ни военного профессионализма. В результате, вся моя служба состояла в бесконечных спорах с большевистскими пораженцами о целях войны и об интересах Отечества.
В казармах до обеда спорили, а после обеда люди куда-то разбредались. Некоторые шли на море купаться, лежали на пляже, другие отправлялись на городскую площадь слушать бесконечные речи и те же самые споры пораженцев и оборонцев, в которых и я принимал участие на стороне меньшевиков-оборонцев.
- А, скажем, идея Учредительного собрания что-то значила для этих масс?
- Идея Учредительного собрания владела умами интеллигенции, а народные массы интересовались совершенно другим: скоро ли будет мир и чья будет земля. Вопросы политические в народе почти не обсуждались.
Скоро, однако, случился большевистский переворот, и военная жизнь совершенно замерла.
В начале декабря наше начальство рассудило: так как в Петербурге укрепились у власти большевики, а Полтава находится на территории Украины, то мы должны признать власть не петербургского Совнаркома, а киевской Рады. И депутацию от нашего училища послали в Киев. Я входил в эту депутацию - она состояла из трех офицеров и трех юнкеров. Нас принял военный министр Украинской Рады, знаменитый Симон Петлюра. Младший офицер, хорошо говоривший по-украински, объяснял ему трудность нашего положения. Я ничего не говорил, только слушал. Петлюра имел вид солидный, стоял в позе немножко наполеоновской, но, как выяснилось из разговора, большой реальной силы, тем более, военной силы, в его распоряжении не было. И рассчитывать на какую-то помощь киевского правительства мы не могли.
Когда мы возвратились в Полтаву и сделали доклад, наш генерал Адамович сказал: «Господа, что делать, нас 600 человек, я на вас полагаюсь всецело, но, согласитесь, мы не можем изменить ход истории, ведь мы даже не знаем, за какое правительство мы теперь должны сражаться. Конечно, никто из нас не хочет и не будет воевать за Совнарком, но и никого другого, кому мы могли бы служить, не видно. Поэтому нам остается только ликвидировать училище и разъехаться в разные стороны».
Решение это было одобрено, конечно, и училищным комитетом, потому что никакого другого решения быть не могло. Мы попрощались с нашим генералом, сняли свои юнкерские погоны с плеч и поехали - кто куда.
- В каком это было месяце, и куда лично вы отправились?