***
Мы переехали в дом на Никитской, когда пошли в школу. Школа была известная - 25-я, впоследствии 175-я, где учились дети членов правительства; были там ученики и познатнее меня, так что я не стала объектом пристального внимания. В одном классе с Марфой училась Светлана Сталина, со мной - Света Молотова. У обеих были охранники, только Сталина была с характером и выставляла своего топтуна в учительскую, а охранник Молотовой сидел прямо на уроке. При выходе на перемену нашей главной задачей было в общем потоке постараться сбить ее с ног, чтобы охранитель занервничал.
В 1940 году, после поездки Молотова в Германию, Риббентроп подарил его дочери парту. Ее поставили в нашем классе, и честь сидеть рядом с ней доставалась той, кто в тот или иной момент была лучшей ученицей класса. У меня же со Светланой была единственная стычка: школы, как вы знаете, делились на мужские и женские, и быть вместе мальчики с девочками могли только на школьных вечерах. В тот раз вечер устраивала наша школа, и я захотела пригласить Володю Ильюшина. Как оказалось, Светлана была в него влюблена. Меня вызвали к ее матери, жене Молотова Жемчужиной, - и та стала говорить мне, что Володю пригласит Света, а не я. Я стояла на своем, Жемчужина тоже. В итоге, кстати, Светлана добилась-таки его сердца, они недолго были мужем и женой, и у них были дети.
Однако в школе чванства не было, по крайней мере, когда я поступала. Если не считать, например, того, что специально для Светланы Сталиной был построен лифт на второй этаж. Но при этом в школу принимали и тех детей, которые просто жили в окрестных домах, и учили ничуть не хуже, чем остальных. Среди учителей мне особенно запомнилась Анна Алексеевна Яснопольская, которая обращалась ко всем ученикам на вы. Но в определенный момент нашу школу все же стали превращать в заповедник элиты. Однажды благоволившая ко мне преподавательница сообщила, что закончить школу мне не дадут. И я, уже в 10 классе, перед самыми экзаменами перевелась в другую школу, где и получила аттестат. Возможно, это было как-то связано с тем происшествием с Молотовой, возможно, нет - я до сих пор в неведении.
Случилось в нашей школе и одно страшное событие. Учился у нас странноватый мальчик Володя Шахурин, сын министра авиационной промышленности. А к нам из Мексики приехала семья Уманского, который работал в этой стране послом. В одну из двух его дочерей Володя по уши влюбился. Перед самым их отъездом обратно он вызвал свою избранницу на свидание, пришел с ней на Большой Каменный мост, получил, видимо, отказ и застрелил ее, а потом себя. Был страшный скандал, в школе несколько дней работали следователи НКВД, мальчишек вызывали на допросы. Дело осложнялось тем, что пистолет Володе, по слухам, дал сын Микояна…
***
Отдельно хотела бы рассказать о Екатерине Павловне Пешковой. Мало того что это была любящая, заботливая бабушка для нас с Марфой, это был просто святой человек. Она, по сути, была первым советским правозащитником. Только не путайте с диссидентством, она защищала именно обездоленных, а не инакомыслящих. В 1934 году она возглавила Красный Крест и руководила этой организацией до своей смерти в 1965-м.
Чтобы проиллюстрировать ее характер, приведу такой эпизод. В 1963 году я снялась в фильме «Апассионата», в котором рассказывается об общении Ленина и Горького. В финале есть сцена, где Ленин очень тепло прощается: «До свидания, дорогой Алексей Максимович. До свидания, милая Екатерина Павловна». После просмотра у бабушки спросили ее мнение о фильме. Она холодно ответила: «Там есть одна грубая ошибка. Мои отношения с Лениным никогда не были настолько теплыми, чтобы он на прощание говорил мне „милая“».
Сама она в революционное время была эсеркой, затем размежевалась с ними и вообще отошла от публичной политики как таковой, посвятив себя совсем другому служению. Она просидела в зале суда все процессы 1937 года. Она заботилась о «детях войны» из Испании. Она помогала евреям выезжать в Палестину - не в 60-х, когда начался великий отъезд, а в 40-х. На ее счету - сотни спасенных жизней, ее слово было ключом от тюрьмы. Конечно, она работала в плотном контакте с НКВД, но совсем не так, как хотелось бы властям. Сталин ее просто ненавидел, и однажды мы получили тому живое подтверждение. Марфа была приглашена Светланой Сталиной на дачу. За столом Иосиф Виссарионович умудрился поинтересоваться у моей сестры: «А как там поживает эта старуха?» Марфа даже не поняла о чем речь. Светлана наклонилась и сказала: «Это он о твоей бабушке».
***
Не могу сказать, что мучительно выбирала профессию, - я еще в школе стала играть в театре, так что вопрос с выбором ВУЗа решился сам собой, как и с выбором театра. Правда, сначала я поступила в ГИТИС, где на занятиях по вокалу мне серьезно сорвали голос. Через год, восстановившись, я решила попытать счастья в другом месте - в училище при Вахтанговском театре, откуда и попала в труппу. И с тех пор никогда и никуда не уходила. Даже вопроса такого не возникало.
Меня часто спрашивают, что я чувствую, когда играю в спектаклях по пьесам своего деда. Этот вопрос ставит меня в тупик - это все-таки вопрос мастерства; когда играешь, так или иначе отстраняешься от любой родственной связи. Другое дело, что я люблю и ценю и драматургию, и прозу Горького.
Я стараюсь поддерживать память о деде и вне стен театра, тем более что чувствую в этом необходимость именно сейчас, когда Горький начал возвращаться в память народа таким, каким он был в действительности. Советская власть сделала из него партийного писателя, хотя он ни дня не был в партии и, как я уже говорила, относился к революции скептически. Сейчас, слава Богу, - после некоторого перестроечного перерыва - Горького стали больше изучать в школах, а его драматургия снова вышла на сцену, причем зачастую в постановках молодых режиссеров.
А вот знаете ли вы, какова судьба дома в Горках, где Алексей Максимович жил и где умер? В советские годы там был Дом партийной работы ЦК КПСС - коммунистические руководители приезжали туда готовиться к съездам и конференциям. Там висела мемориальная доска. Зато теперь там, не поверите, «режимный объект». Именно так сказал мне охранник, когда мы с мужем в нынешнем году приехали туда. На территорию нас, естественно, не пустили. Я представилась, показала паспорт - не помогло. Точнее, охранник честно позвонил своему начальству, и начальство дало команду нас не пускать. Единственное, что мне было видно из-за забора, так это то, что мемориальной доски на доме нет. Я привлекла в союзники Институт мировой литературы, мы написали письмо министру культуры и со дня на день ждем ответа.
Да, кстати, совсем недавно мы снова побывали в Сорренто, и я встретилась со своей тогдашней подружкой Адой, дочкой хозяина дома, в котором мы жили. Она провела меня в дом (он несколько раз менял хозяев, в данный момент им владеет племянник Ады). Он, уж не знаю, к счастью или к сожалению, здорово перестроен, я даже не могла найти нашу детскую. Но апельсиновая аллея осталась, как была.
Записал Алексей Крижевский
* ГРАЖДАНСТВО *
Екатерина Шерга
Человек бегущий
Исчезновение праздного класса
I.
Герберт Уэллс в своей «Машине времени» предсказал разделение человечества на элоев и морлоков. Прекрасные, беспомощные и глуповатые элои - результат эволюции правящих классов, выродившихся в результате столетий абсолютного безделья. А где-то под землей живут морлоки - зверообразные, кровожадные и дикие потомки пролетариев. Они, напротив, вечно работают, ибо уже к этому привыкли.
Футуристический прогноз Уэллса, как чаще всего с прогнозами и случается, сбылся с точностью наоборот. Кто он, этот хорошо знакомый нам персонаж, бледный, с красными от недосыпа глазами, с языком на плече, с приросшим к уху мобильником, по которому он непрерывно кричит: «Извини, у меня вторая линия!» Это - современный элой, представитель элиты двадцать первого века. Еще недавно он был просто менеджером, его рабочий день составлял десять часов, сейчас сделался топ-менеджером и получил законное право посвящать работе часов по двенадцать-четырнадцать. За один сегодняшний день он успел побывать на трех деловых встречах, провел четыре совещания, на семь утра у него билет до Гонконга, и он хочет перед вылетом повидать детей, с отчаянным упорством это повторяет, пока какой-то разумный коллега не спросит: «А уверен ли ты, что твои дети захотят с тобой общаться в четыре часа утра?»