В 1902 году мать отправила меня в Соловецкий монастырь на год, чтобы выполнить данное Богу обещание при моем рождении, так как по словам матери я родился мертвым и совсем окоченел. Так как мать не в силах была укрыть меня и привести в чувство, то помогла соседка - подняла на печку и укрыла, где я и очнулся. В монастыре у меня нашли приличный голос - альт - и взяли в соборный хор, предварительно изучив ноты, так что в течение года выработали из меня певца, самостоятельно ведущего свою партию альта. Тут стал развиваться у меня певческий вкус, так что я вполне понимал ту мысль или чувство, которое было вложено композитором при сочинении песнопения или концерта. Прожив в монастыре 1 год 3 месяца, я вернулся домой, чтобы заняться хозяйством. Какое убожество я нашел дома в сравнении с монастырской жизнью. Хозяйство наше совсем пало: нет ни лошади, ни коровы, а о питании и говорить нечего. В таком бобыльском хозяйстве мне было совершенно нечего делать, и вот появилось желание научиться столярному ремеслу, и осенью 1904 года я поступил в качестве бесплатного подмастерья к столяру Прокопию Ивановичу Казакову деревни Гурьевской, где работал в течение двух зим и научился кой-какой деревенской работе и начал работать у себя на дому, но работа не давала мне средств, достаточных для существования, и приходилось браться за восстановление упавшего сельского хозяйства. В 1905 году продали последний амбар Алексею Петровичу Мокееву, взяли у соседей взаймы денег и купили лошадь за 25 рублей. С каким усердием я взялся за хозяйство, знают все соседи. Все концы полос были отвезены, весь мусор и земля со старого дворища были свезены на полосы, так как навозу было очень мало, и удобрять землю было нечем. Приходилось наниматься пахать у соседей.
Пробившись три года, я никак не мог свести концы с концами в своем хозяйстве, так как сена было всего на три едока, всего на одну корову, а потому я решил, что лучше еще поучиться столярному делу и быть мастером-столяром. Но случилось совершенно другое. Проезжал по школам инспектор-наблюдатель, через которого было сообщено устюжскому архиерею обо мне, деревенском парне, имеющем голос тенор и знающем нотное пение. Через месяц было предложено мне явиться в Устюг к регенту хора на испытание. Вот тут-то и решилась моя судьба, что я ушел из дома и был принят в хор. Обеспечение мне было: своя одежда, готовый стол с квартирой да доход хора 3 руб. 50 копеек. При таком обеспечении я едва дотянул год и то благодаря тому, что иногда находил столярную работу. Нужно было устраиваться иначе. Согласно прошению я был определен исправлять должность псаломщика и то временно к Лябельской церкви Красноборского района, так как не кончил никакой духовной школы, кроме своего земского училища. По приходу из Устюга на Ляблу на место псаломщика обязанности мои заключались в беспрекословном подчинении священнику во всем. Все письмоводство по церкви и приходу и никуда на час не отлучаться без ведома священника. Обеспечение положено такое: 50 копен сена, 1 1/2 десятины пахотной земли и 100 рублей в год жалованья. При таком небольшом обеспечении землю приходилось обрабатывать самому, и я подряжался ежегодно в пахаря к крестьянину-судоходцу, а взамен платы с него я брал у него лошадь для обработки своей земли.
В 1912 году я женился, пришлось обзаводиться хозяйством: купил корову, да и мать была уже 62 годов и совершенно ничего не могла делать. В 1916 году был взят по мобилизации на военную службу, где работал в столярной мастерской 2-го пулеметного полка в Петрограде. Во время революции был в Петрограде - местечко Стрельна, недалеко от Петергофа. В 1919 году вернулся домой к окончательно разоренному хозяйству, потому что никакого солдатского пособия или пайка семейству не выдавали, а доход от церкви поступал заместителю, а по закону следовало бы моему семейству. В 1919 году отошла земля от церкви, и был я нанят прихожанами по 1/2 фунта с души хлебом и 60 руб. в год деньгами при своей квартире, так как дом приходский занят под 1-й класс школы. При такой обеспеченности приходилось убежать со службы. Но так как убежать было некуда и не к чему - нет нигде ни земли, ни своей избы-угла, то приходилось терпеть. Питание тогда было с усадебного огорода в количестве 55 кв. сажен, который давал ежегодно 20 пудов моркови и кроме того порядочно других корнеплодов и огурцов, так как в бытность на военной службе в Петрограде я работал у чухни на огородах, которые приносили огромный доход овощами и в особенности клубникой, где я присмотрелся к уходу за овощами, каковой уход и применяю дома в настоящее время и вижу превосходные результаты на своем маленьком огороде, что, я думаю, видят мои соседи. Брат мой, Василий Степанович Карпов, служил в Черевковском РИК счетоводом, тоже не имея своей избы-квартиры, так как дом наш был в Ляхове разломан и сложен в штабель, чтобы не догнил без крыши окончательно. И вот мы сообща с братом решили строить избу из развалин старого с условием: на средства брата срубить и отделать, а мне в 1928 году войти жить, предварительно сделав рамы, двери, печь и помещение для пчел. Служба не давала почти никаких средств да и не стала удовлетворять, так как приходилось сталкиваться частенько с такими противоречивыми вопросами, которых разрешить не могу ни сам, ни другие с богословским образованием люди.
Встретился однажды в Красноборске с одним пчеловодом с Падзер, около Сольвычегодска, с которым познакомился, и рассказал о своем положении. «Брось-ка ты, парень, эту бесполезную службу и займись пчеловодством, которое даст тебе кусок хлеба», - дал он мне совет. - «Да вдобавок, ты еще и столяр, так тебе только пчел и водить». Вот где я услышал драгоценные слова. В 1920 году у меня было четверо детей и старуха-мать. Подал заявление на родину в Звягинскую - не принимают, семья велика, земли много надо, а вот у них псаломщика нет, то, пожалуйста, поступай. Но такая служба мне уже слишком надоела в кабале у попа. Между тем время шло. Брат срубил избу и почему-то бросил службу в Черевковском РИК, уехал в Кемь, где и сейчас служит. А в Красноборском районе в 1924 году провели землеустройство, и земельный суд наделил меня землей, так как я осуществил право на землю, прожив 15 лет, но никак не приняли в сенокосное общество будто бы от желания всего общества, а не от закона. Корову, конечно, кормить было нечем, и вот тут-то я окончательно решил заняться пчеловодством. Но как? Не имея ни знаний, ни средств, ни практики, - никак не мыслимо начать. Решено было купить два улья с условием поработать на той же пасеке летний сезон с выставки до выставки - до окончания сезона. Удалось купить на Комарице (Забелино, дер. Богородская Кулига) у Прокопия Васильевича Подсекина, где и начал учиться. Цена ульям 30 пудов хлеба за улей. Пришлось поставить на карту все: продал пальто, мебель своей работы и у жены все, что можно продать из вещей. И вот из этих двух ульев выросла имеющаяся в настоящее время пасека, и выработался у меня опыт по пчеловодству на самых грубых ошибках в практике, описывать которые за неимением здесь места невозможно. На Лябле нанимал квартиру за 5 руб. в месяц, одна изба, где зимой день и ночь работал ульи, в подполье зимовали пчелы. Пришлось окончательно проситься на родину в Ляхово с пасекой и всем семейством. Не помню, которого числа мая месяца 1924 года было собрание, созванное мной к соседу Афанасию Ивановичу Карпову, на котором мне было отказано в приезде, кроме нескольких лиц, которые ничего не имели против, остальные долго шумели, подозревая в моем приезде вред от пчел и боясь моего наделения землей, так я и приехал против желания соседей.
24 мая 1928 года я отказался от должности псаломщика Лябельской церкви, навсегда бросив эту службу. 2 июня я приехал на родину и поместился в доме соседа Афанасия Ивановича Карпова, так как своя изба братом была не достроена. Средств существования у меня не было. Вся надежда была на пчел, а нужно было войти в свое помещение и сохранить зимой пчел. Лето 1928 года выпало самое плохое: дожди уничтожили весь взяток пчел, которые собрали 13 пудов меду, а на зиму себя не обеспечили и вдобавок заболели самой опасной болезнью - гнилец. Ну, кажется, дело мое совсем погибло! Было подано прошение в Черевковский РИК, который послал для обследования губернского инструктора А. Верещагина, и был 4 августа составлен т. Верещагиным и райагрономом акт обследования моего хозяйства и болезни пчел, и согласно постановления РИК была оказана помощь через Ляховское кредитное т-во в сумме 50 руб. ссуды и 28 полос стекла. Мед весь сдан в Черевковское ЕПО на обмен товаров. Для лечения пчел дана сумма в 25 руб. на формалин и денатурированный спирт, которого не оказалось нигде, а потому даннные средства пришлось израсходовать на сахар для осенней подкормки пчел, не обеспечивших себя.