Когда хоровод из пятнадцати костюмных сестер с облегчением разбежался по своим полянам, появились натуральные гастарбайтеры. Настоящие, как у Вальрафа: без языка, без прав, без денег, без угла.
И теперь многие из нас, обывателей, согласны скорее признать себя ксенофобами, расистами, носителями самых дремучих предрассудков и злостными нетолерастами, нежели пойти хоть на какое-то сближение - делить одну лестничную клетку с вьетнамским семейством или отдать ребенка в школу, где добрая половина учеников - «кавказской национальности». Отчего ж мы их боимся - таких беззащитных, - но, боясь, бескомпромиссно любим?
Российская интеллигенция, даром что и сама особенно не процветала, всегда нуждалась в групповом объекте сострадания - виктимизированной группе, угнетенном сословии. Раньше такой зверушкой работал условный народ - по преимуществу крестьянский; в позднесоветские времена была в моде юдофилия; в последнее десятилетие вакансию занимает обобщенный мигрант, инородец юго-восточных кровей. Он, похоже, задержится надолго, несмотря на все лужковские контрмеры по сокращению квот для рабочей иммиграции (идущие против политики Федеральной миграционной службы, одержимой либерализацией законодательства), мигранты прибывают в нешуточных количествах. Уже сейчас в Москве - без малого полтора миллиона зарегистрированных мигрантов, миллиона в два оценивают нелегальную иммиграцию. Едут семействами, кланами: больше восьми десятков школ с «этнокомпонентом» не справляются с наплывом учеников, в Подмосковье скупают целые подъезды новостроек. Начинается стадия спокойной оседлой жизни? Как бы не так.
Мигранты совершают около 10-12 процентов всех преступлений - почти сообразно своей численности. Проблема не в том, что количество этих преступлений растет на 12-15 процентов в год (тоже сообразно количеству прибывающих), и даже не в том, что неграждане России в четыре раза чаще совершают преступления, нежели становятся их жертвами, - проблема в появлении особенного гуманитарного счета, особенной общественной снисходительности.
Практикующееся отношение к мигрантам как к инвалидам приводит к последствиям самого печального рода.
Сложился, к примеру, уродливый информационный стандарт, согласно которому самое зверское преступление, совершенное мигрантами, замалчивается или очень глухо проговаривается информагентствами, но всякое преступление против мигранта попадает на первые полосы, в эфиры и топы новостей (к нему директивно, как нагрузка в советской торговле, пришивается «мотив национальной ненависти»). Согласно новой информационной политике, запрещено упоминать национальность преступника («преступник не имеет национальности»), следовательно, подразумевается его причастность к нацбольшинству. Уже можно собрать коллекцию комических (несмотря на трагическую фабулу) случаев, когда ленты с глубоким воодушевлением сообщали, например, о нападении на гражданина Азербайджана на юге Москвы, и правозащитники успевали возопить: «Доколе?» - а потом выяснялось - то была поножовщина между двумя азербайджанцами. Все знают имя Хуршеды Султоновой - 9-летней таджикской девочки, зверски убитой в начале 2004 года питерской шпаной, но мало кто хочет знать имя Алеши Севастьянова - тоже 9-летнего, ученика церковно-приходской школы в поселке Песье Подольского района, убитого квартирантом его родителей - 17-летним Сади Амершоевым. Если посмотреть криминальную хронику хотя бы за год - таких «Алеш», на круг, выходит много больше, чем таджикских девочек, но они не становятся ни поводом для национальной скорби, ни темой для серьезного разговора. Мы боимся любых конфликтов с нацменьшинствами. И школьник Ваня уже не может дать сдачи Гиви, потому что его немедленно запишут в «скинхеды».
Но. Если мы относимся к гостям с Кавказа и Средней Азии как к полноценным людям - а как же иначе? - то никакого особого счета быть не может. Он оскорбителен. Равенство прав подразумевает и равенство требований - и законодательных, и гражданских, и этических. Послабления неизбежны, можно что-то списать на языковую дезориентированность, на тяготы ассимиляции, на космическое одиночество чужака в большом городе, - но нельзя ни понять, ни принять эту чудовищную асимметричность норм для своих и чужих. Право слово, интеллигентка, обвиняющая в антигрузинском фашизме мать родную, которая усомнилась в свежести базилика, - может быть, менее опасна, но никак не менее отвратительна, чем тупорылый выхинский скинхед с «Ударом русских богов» на причинном месте.
Мариэтта Чудакова
«А в наши дни и воздух пахнет смертью»
Кто вообще нужен России?
I.
Разговор должен быть жестким. Потому что обычным фоном рассуждений о «национальном вопросе» стало убийство: в Москве за 11 месяцев 2007 года - 40 убийств на национальной почве.
Сегодняшняя ситуация с понаехавшими - совершенно ясная. И не надо прикидываться, нравоучительно вещать о большой ее сложности и запутанности. Сложной-то назвать ее можно. Но никак не запутанной - скорее сознательно запутываемой.
Речь идет об убийствах по этническому признаку, причем запечатленному не в поведении, не в языке и не в паспорте, а исключительно во внешности, в ее интерпретации убийцами. То есть никакого тонкого подразделения на гастарбайтеров и граждан России (коренных, например, москвичей, происходящих от родителей с не таким лицом, - если и понаехавших, то лет 70-80 назад) либо на добросовестно зарегистрировавшихся и пребывающих в наших краях нелегально, у убийц нет. Просто реализация названия и фабулы повести Даниэля-Аржака, казавшейся даже в середине 60-х шибко фантастической, - «День открытых убийств». Кто рожей не понравился, того и убиваем.
Небольшой мемуар - с трагической развязкой. Осенью 2006 года ехала я автопробегом из Владивостока в Москву, и, протащив машину почти на себе по тысяче с лишним километров бездорожья от Благовещенска до Улан-Удэ, Андрей Мосин (упоминавшийся мною прежде на страницах журнала) довез нас до столицы Бурятии. Моя просветительская программа начиналась в детской библиотеке. Часовой разговор с заведующей убедил в том, какая это неглупая, порядочная и на своем месте находящаяся женщина. И вдруг в ее разумной речи прозвучало:
- На рынке у нас сейчас одни черные…
- То есть?
- Ну, черные… Армяне, азербайджанцы… Всякие.
- Как же вы так запросто именуете их «черными»?
- Ну, я-то уж, во всяком случае, не расистка, - тут же спокойно и уверенно отреагировала она.
- Я-то в этом уверена. А если такой разговор слышат дети, подростки - ваши читатели? Вот вы сами, как я понимаю, бурятка?…
- Нет! - с неожиданным жаром возразила она. - Я - русская! Это у меня далекие предки были бурятами.
- Так вот, ситуация у нас сейчас такая (передаю сказанное тогда дословно), что в подмосковной электричке вас могут убить - за лицо.
И, можно сказать, накликала. Недавно под Петербургом убили двадцатилетнюю бурятку. Как пишут газеты, неизвестные напали на нее на железнодорожной платформе и нанесли 16 ножевых ранений. За лицо. А тувинку группа скинхедов избивала прямо в вагоне петербургского метро. Пассажиры, пишут, безучастно наблюдали за происходящим. Вступился один.
О главных причинах - дальше. Пока - о немаловажных. Огромную роль в жизни нации играет язык; он нацию в какой-то степени ведет, направляет. Там, где с самых высоких трибун звучит приблатненная лексика, - расчищается путь к этим, страшно сказать, но уже ставшим обыденностью убийствам в электричках и в метро. Всяких чеченов, азеров, хачиков - русский язык, как показывают нам с тех трибун, где «жуют сопли», велик и могуч. Хрущевская «кузькина мать» - это нынче салонный разговор.
II.
Сколько глубокомысленных рассуждений по поводу убийств людей с не таким лицом! И тем проще не высказанный впрямую, просвечивающий сквозь вязь этих слов вывод: «Сами же они и виноваты…» Как название книги дьякона А. Кураева: «Как делают антисемитом». Вот так и убийцами наших простодушных подростков, оказывается, делают сами их жертвы. Нечего наезжать к нам, вести себя не так, как мы, неизменно куртуазные, - тогда и убивать вас не будем.