Случай Анатолия Иванова - вовсе особый, этот никакого месседжа не нес, кроме того, что Америка хочет нас развалить, а революция была единственным способом спасти Россию. (В этом, кстати, все трое сходились, их философия вполне укладывалась в рамки сменовеховства.) Понять их можно: власть, которая палкой гонит в светлое будущее, все-таки предпочтительней власти, которая той же палкой гонит в доисторическое и внеисторическое прошлое. Но у Иванова был несомненный дар романиста. Говорю, конечно, не об ужасном «Вечном зове» (из которого, впрочем, можно извлечь много полезного), не о «Тенях», вот уж который год исчезающих в полдень на отечественных телеэкранах, но о сравнительно небольших романах, и прежде всего о «Вражде». Эта вещь сегодня совершенно забыта, а зря. Я бы настоятельно рекомендовал ее всем, кто усматривает в русской деревне патриархальную идиллию. Конечно, малая проза Иванова - типичный «Шолохов для бедных», но ведь и препарирование высоких образцов для усредненного читателя - задача вполне благородная. «Вражда», «Печаль полей», «Алкины песни» - не самая плохая проза; конечно, до изобразительной мощи и надрывной тоски Валентина Распутина Иванову далеко, зато он писал увлекательно, и читать его даже сейчас интересно. Он писатель более низкого класса, чем Семенов или Пикуль, но чутья у него не отнимешь - русскую тягу к самоистреблению он чувствовал и умел описать. Не зря «Вечный зов» - в сущности, лишь бесконечно расползшаяся версия бабелевской новеллы «Письмо»: о расколе семьи. Национальность одна, корни одни, одна родная деревня - а вот поди ж ты, в буквальном смысле брат на брата. Почему это так? Потому ли, что делать больше нечего? Или потому, что нет никакой единой для всех цели и общих нерушимых правил, а потому каждый избирает свои, примыкает к своей секте? Не поймешь. Но факт есть факт: летописью этого самоистребления стал не только великий роман Шолохова, но и посредственный роман Иванова, и «Вражда», написанная на ту же тему. И когда мы начнем наконец выстраивать нормальную национальную идентификацию, общую для всех (и не навязываемую никому), - нам придется перечитать и его прозу, которая тоже - свидетельство.
Адаптация великих образцов для неподготовленного читателя, воспитание этого читателя, снабжение его информацией об истории и современности - одна из задач литературы, от которой она не вправе уходить. Это важная культуртрегерская функция, а что выполнять ее чаще всего приходится авторам конспирологической прозы - не беда. Они берутся за это, во-первых, потому, что именно такая проза способна нести наибольший груз полезной информации, а во-вторых - потому, что сами они ведут вполне конспирологическую жизнь. Они - Штирлицы, засланные в чуждое пространство. В каком-то смысле они сродни прогрессорам, играющим по чужим правилам, но решающим собственные задачи. А поскольку литература была в СССР заменой всего - философии, публицистики, даже экономики, - прогрессорство шло именно по этой линии. И те, кто вырос на Пикуле, Семенове и даже Иванове, - как раз и обеспечили стране запас прочности, благодаря которому она не развалилась после очередной революции.
Странно, что Пикуль и Семенов умерли почти одновременно. Пикуль - в девяностом. Семенов - в девяносто первом. Иванов дожил до девяносто девятого, но с 1985 года ничего не публиковал.
Если бы сегодня нашелся человек, который не побоялся бы стать гением для бедных, - в стране стало бы ощутимо меньше бедных.
Да где ж его взять.
Денис Горелов
Жизнь за Николу Питерского
«Господа офицеры. Спасти императора» Олега Фомина
Теперь, когда даже шоколадки MM`s вот-вот выкинут лозунг «За русское качество!», когда все въедливей допрос мастеров культуры, с кем они, и даже Сванидзе со всем своим этносоциальным обликом примеряет мундир Добрармии, от каждого истинно православного требуется прослезиться, обнажить главу, снять леса со Спаса на крови и промычать нечто невнятно благонадежное.
«Боже, царя храни» вполне пойдет.
Все стройнее, все единее поднимается страна на духовное возрождение отечества, Первый канал уже внес посильную лепту в воспитание актерского синтетизма. Обучил лицедеев танцу котильон, подходу к ручке, пируэтам на коньках, вольтижировке на слонах и аглицкому бою на кулаках. Студия «Стар-Т» примкнула к делу актерского образования, поднатаскав тех же людей для фильма «Господа офицеры» метать кинжалы, крутить саблями «солнышко» с двух рук, прыгать без стремени в седло и палить из всех видов оружия согласно ворошиловскому завету «один патрон - один краснопузый». Артистами они от того, конечно, не стали, но на чужбине теперь с голоду не пропадут, на кус хлеба в шанхайском цирке заработают, и даже бутафорских «георгиев» продавать не придется, с ними красивее.
Засим можно и к делу.
Штаб сибирской Директории прознает, что в Ебурге в Ипатьевском доме большаки-басурманы прячут царя с царятами, и замысливает вырвать помазанника из волосатых братишкиных лап, чтоб звоном малиновым землю наполнить, чтоб пели ласточки в небе лазурном, а Русь-тройка неслась прежним курсом в неведомую сторону.
Для этого следует набрать бригаду удальцов, способных биться за честь шлюх, спасать отрекшегося полковника Романова, курить на бочке пороха и совершать множество других гусарских красивостей в подтверждение своего молодечества и на радость старшим школьникам. Главное, чтоб от них не пострадала ни одна лошадка. Итог любой ураганной стычки с пулеметами и картечью - тысячи тел дохлых комиссариков в алых галифе, и кони над ними пасутся. И ни разу не использован крайне эффектный, но варварский трюк большевицкого кино «подсечка» (это когда конь кувыркается, дернутый на скаку за передние ноги).
Царь, кони, кресты, казацкая слава и почти без баб - а? Невзоров поставил бы фильму 4 только из вредности и неуживчивости характера. Только из-за того, что 5 он способен поставить одному себе.
На зов родины откликается восемь рубак, девятый подгребает позже, вернее, материализуется из пространства, как следует положительному жандарму (новый в русской героике образ, введенный Б. Акуниным). Капитан-диверсант. Поручик-дуэлянт. Эсер-бомбист. Ротмистр-позер. Есаул-кабардинец. Двое казаков-пластунов - отец и сын. Полковник Генштаба. Словом, пестрый и едва переносящий друг друга сброд, каким и было белое воинство середины 1918 года. Бухаров, Башаров, Баталов, Дужников и впереди на лихом коне - режиссер картины Фомин с биноклем. Мечут кинжалы, поют романсы, пулям не кланяются, лают друг друга «беременными гимназистками» - тигры, а не народ. Гвардия. Отчего при таких рамсах императора попутали - история молчит.
Сегодня история в массовые жанры вообще не суется. Пещерному русскому зрителю она только в тягость, а золотое правило-сечение давно открыто армянскими продюсерами: весь ХХ век осмыслен современным кино через простецкую формулу «урки против чекистов».
Урки симпатичнее, чекисты сильнее. Урки разбитные, забористые, ушлые, катаные, семейно-сентиментальные, не забывают мать родную. Чекисты железные, мрачные, демоничные, жестокие, дисциплинированные, трусливые, стоят смирно. Урки - типа народ, чекисты - типа власть. Третья сила приличных людей поняла, что не сила, заняла законное место у параши и оттуда не кукарекает. Гоцман в «Ликвидации» проявлял признаки порядочности, но ему прощалось, потому что он был урочный чекист - самая завидная должность: и свобода обращения с наганом, и любовь народная, и привкус исторической обреченности. Во всем остальном кинопроизводстве с односложными названиями вохра и жиганы оставлены наедине: в «Штрафбате», «Бригаде», «Апостоле», «Меченом», «Тисках», «Сволочах» русские люди либо воруют и бьют чечетку, что хорошо, либо сажают и пьют чай из подстаканников под портретом Дзержинского, что плохо. Только в кавказских хрониках типа «Спецназ» и «Грозовой перевал» вохра является положительной, а чеченские жиганы - отрицательными, поэтому им придаются признаки чуждой русскому духу организованности (субординация, оперативная разработка, заокеанские инструкторы), а военной братии - мотивы уголовной вольницы (кликухи, подначки, сленг, саечки за испуг и полная самодеятельность).