И только прошлым летом по стечению обстоятельств возникла возможность за это взяться. Задело за живое среди прочего привычное лицемерие - ведь прошлый год был объявлен Годом русского языка!… Но ни малейших телодвижений в сторону русского языка, кроме сугубо бюрократических, сделано не было.
Правда, я выяснила, что у нас есть (никому, думаю, кроме узкого круга заинтересованных лиц неведомый) Центр развития русского языка. Региональный общественный фонд. Процитирую то, что он объявляет на главной странице своего сайта как собственную «миссию» (!): «задействовать (!) ресурсы русского языка для осуществления результативных преобразований (?) в социально-культурной сфере России и формирования ее позитивного образа в мире». Трудно как-то себе представить, чтобы такую «миссию» кто-то принял всерьез и вот этот с первого слова демонстрируемый Центром язык помог создать наш позитивный образ в мире.
Не хотела перегружать свой текст цитированием второго пункта «миссии», но, пожалуй, не удержусь: «максимальное использование потенциала русского языка как инструмента межкультурного взаимодействия, как средства познания и преобразования русскоязычного мира и человека в нем».
Эк куда их метнуло! Преобразование человека - не более не менее. Такой замах комментировать не приходится. Вообще же там, где собираются «задействовать ресурсы» родного языка - там живым уже не пахнет, несет совсем другим.
К языку сегодня разные близкие к власти (лучше сказать - к властям) структуры России относятся как к дышлу - поворачивают туда, куда сами в данный момент политически нацелены. Одна из «задач» (старайтесь не спутать с «миссией», о которой - ранее) Центра русского языка так и сформулирована: «координация усилий заинтересованных лиц и организаций в повышении статуса русского языка как инструмента культурной и образовательной политики России». Язык, как видим, - инструмент политики. Но дело-то в том, что язык такого чисто-конкретно-инструментального обращения с собой не любит. Вообще ежится, когда его статус берутся повышать.
Почему я, собственно, уцепилась за этот еще недавно мне совершенно неизвестный Центр? Да лишь потому, что это и есть, кажется, все, что сконструировано сегодня «по линии», выражаясь советским слогом, русского языка. Центр хочет осуществлять некую языковую политику (главным образом государственную). А все идущее «сверху» отношение к русскому языку и к политике насчет него сегодня исчерпывается, в сущности, капризным возгласом: «Почему это наш язык нынче за рубежом мало изучают?» На изменение вот этого задевающего самолюбие положения готовы бросить силы и средства (последние, разумеется, никакого заметного эффекта не дают и дать не могут - в силу ряда причин).
Никто не задается вопросом: а ЧТО, собственно, они (те, что там, за бугром) должны изучать? Стоит ли запрягать телегу впереди лошади? Не уместней ли сначала перевести взгляд, зорко вперившийся из-под ладони в далекие, вновь враждебные зарубежные пространства, на жизнь языка внутри российских рубежей?
Вот этим я, собственно, и занялась, начав со школьников и студентов.
III.
Посмотреть, повторю, золотую осень на Алтае не удалось - судьба распорядилась моим временем иначе: либералы настойчиво попросили меня войти в первую тройку их кандидатов в Думу. Никогда ни минуты не думая заниматься политикой, в ту осень я посчитала возможным это сделать и о своем решении нимало не сожалею. Мои новые сотоварищи поддержали, кстати, и мой замысел насчет языка.
Прилетев в Барнаул 1 ноября в 6.30 утра, в 8 с небольшим я уже входила в одну из барнаульских школ. Об этом позаботился встречавший меня давний младший сотоварищ по так называемым общественным делам - «афганец» Андрей Мосин, когда-то - командир отделения разведроты десантного полка, издавна - лидер военных ветеранов Алтайского края и Республики Алтай, а с позапрошлой осени - председатель межрегиональной общественной организации ВИНТ, каковую мы с ним учредили, едучи на машине позапрошлой уже осенью в течение месяца из Владивостока в Москву, останавливаясь и встречаясь со взрослыми и школьниками в 16 городах и еще в нескольких городках и селах. Но эта поездка - песня особая. А важно то, что никакой профессор в жизни бы не додумался до такой организации, до какой додумался бывший разведчик (не контр- и не из внешней разведки, а - боевой).
- Давайте, М. О., - мечтательно сказал Андрей Мосин, - учредим такую организацию: ветераны срочной службы плюс интеллигенция?
Ну, а необходимое сокращенное название - «ВИНТ» - придумала я. Три недели думала. Горжусь, не знаю как. Прошлой весной нашу организацию зарегистрировали.
Итак, в школе все уже было договорено. К чести директора, она, в канун начинающейся уже предвыборной кампании, не побоялась моей принадлежности к федеральной тройке партии, дружно поносимой во всех СМИ, удовлетворилась тем, что конкурс проводит организация «ВИНТ», в лице моем и Андрея Мосина. Видно, ей очень хотелось принести пользу своим детям, да и учителям, и это было сильней опасений за свой, так сказать, покой.
Я объявила заранее - сообщила еще из Москвы, - что конкурс рассчитан на учащихся 9-11-х классов. Но - приглашаю к участию в нем любого пятиклассника, шестиклассника и так далее, который более или менее уверен в своей подготовке и захочет испытать свои силы. (Таких рисковых, к моему большому удовольствию, в каждом регионе набиралось немало).
Школьников уже рассадили в пяти, по-моему, классных комнатах, по одному за столом: я предупредила, что отвечать будут письменно и довольно долго - час пятнадцать, на коленке писать не получится.
Пояснила перед раздачей листов с вопросами (их же они сдавали с ответами): «Все со столов убирайте, никуда заглядывать вам не понадобится, никаких правил вспоминать не придется. Вы будете заглядывать только в свою голову - а правильно ли это сказано по-русски? Я даже не буду обращать внимания на ваши ошибки; вернее, обращать-то обращу, не умею не замечать неграмотность, но на оценку вашей работы это не повлияет».
Какая радость засияла в устремленных на меня глазах!
IV.
Первый раздел я составляла из карточек, на которые лет 15-20 заносила то, что назвала когда-то «депутатским языком».
Все помнят момент, когда политики заговорили с телеэкрана без бумажки. Трудно поверить, но депутатами тогда были Андрей Дмитриевич Сахаров, Сергей Сергеевич Аверинцев, Вячеслав Всеволодович Иванов и много других высокообразованных или даже просто образованных, но прекрасно владеющих русской речью людей, как владел ею Василий Илларионович Селюнин, член фракции «Выбор России» в первой нашей Думе 1993 года. Но были и совсем-совсем другие, постепенно вытеснившие этих, высоколобых, и заполнившие все думские, так сказать, скамейки. Вот они-то, настырно повторяя с экрана «самый оптимальный», «наиболее оптимальный», переучили постепенно всю страну, и теперь - прислушайтесь - все уже так говорят.
Вот я и давала в первом же разделе материалов конкурса эти в разные годы зафиксированные мною выражения из серии «нарочно не придумаешь» с заданием такого рода: «Если вы найдете в этих фразах известных российских политических деятелей конца ХХ - начала ХХI века (депутатов, членов правительства и т. п.), а также передающих их речь тележурналистов ошибки - дайте свой, правильный вариант».