Другой случай «тираноборства» произошел несколькими месяцами ранее, во время присяги войска новому государю. Служилый человек Дмитрий Гололобов, будучи явно с похмелья, «у крестного целования, против целовальной записи не говорил, а шептал неведомо какие слова». Присягу заставили повторить, но Гололобов «стал выговаривать немногие слова, а иных многих слов… не выговаривал». Лишь с третьего раза он сподобился совершить обряд по всем правилам, да и то «говорил насилу». Выяснив, что раньше с Гололобовым ничего подобного не случалось, начальство от греха подальше решило посадить его в тюрьму за небрежение к особе монарха.
События произошедшего вскоре московского восстания 2 июня 1648 года (известного как «Соляной бунт») выглядели уже не столь комично. Едва ли не в первую очередь восставшие подвергли разгрому государев кабак, находившийся в то время на Никольской улице в Китай-городе. Как пишет Олеарий, «из бочек, которые были слишком велики для вытаскивания, они выбивали донья, черпали водку шляпами, шапками, сапогами и рукавицами, и напились при этом так, что улицы почернели, покрывшись лежащими здесь пьяными». Кто-то тонул прямо в залитых вином подвалах, многие задохнулись во время начавшегося вскоре пожара. Всего за сутки беспорядков в столице тогда погибло около двух тысяч человек.
Удивительным образом описанная картина захвата царева кабака в XVII веке совпадает с многочисленными описаниями очевидцев погромов винных складов, прокатившихся по России осенью 1917 года, незадолго до Октябрьской революции. Те же винные моря в погребах, тот же тонущий в них народ-богоносец. Да и власти снова намудрили с очередным сухим безуспешным законом. Зато, в отличие от последнего Романова, его прадед Николай I знал, что делать с водкой, когда стране грозит политический кризис, - во время известных событий 14 декабря 1825 года на Сенатской площади винные склады Петербурга были взяты под усиленную охрану властей. По странному совпадению, революция тогда не состоялась.
Борис Кагарлицкий
Пьяный термидор
Конец истории
Эта история произошла в середине семидесятых годов - задолго до того, как Михаил Горбачев провозгласил борьбу с пьянством общегосударственной задачей. В разгар другой - менее знаменитой - антиалкогольной кампании комсомольский функционер обнаружил в горячем цеху металлургического завода двух рабочих, откупоривавших бутылку водки. Не долго думая, он выхватил бутыль у них из рук и выбросил в мартеновскую печь. «Ее туда, и сам туда!» - мрачно сказал старший сталевар и бросил функционера вслед за бутылкой.
Несмотря на то, что преступление было крайне жестоким, и к тому же могло быть представлено как политическое, суд отнесся к убийце удивительно снисходительно, констатировав, что он действовал в состоянии аффекта. Как ни парадоксально, смягчающим обстоятельством оказалось и то, что сталевары еще не успели приступить в выпивке. Если бы убийство было совершено в состоянии алкогольного опьянения, это сочли бы отягчающим обстоятельством.
На протяжении нескольких столетий водка была своего рода магическим элементом русской народной жизни, ее употребление обрастало многочисленными фольклорными историями, мифами и анекдотами. Лично я не уверен, что русские пьют больше других народов Европы. Во всяком случае, по количеству алкоголя, ежегодно выпиваемого на душу населения, Россия всегда уступала Франции или Италии, а по потреблению крепких напитков не сильно опережала Польшу или скандинавские страны, где властям приходилось принимать специальные запретительные меры, чтобы остановить повальное пьянство. Беспошлинный паром, курсирующий между Стокгольмом и Хельсинки, вызывает зависть и восхищение даже у видавших виды русских туристов - к двум часам ночи там не удастся найти ни одного трезвого пассажира. «Как они героически пьют! - восхищался мой знакомый, посетивший Финляндию. - И цены им нипочем!»
Нет, дело не в том, что мы пьем больше. Просто мы пьем интереснее! Мы не просто пьем, а постоянно обсуждаем этот процесс, превращая простое употребление спиртных напитков в культурный акт, имеющий прямое отношение к нашей культурной идентичности.
Между тем проблема водки не сводима к количеству употребляемого народом алкоголя и бесконечному обсуждению этого процесса и его последствий. Это проблема, не в последнюю очередь, политическая, имеющая большую и драматичную историю.
Убежденные трезвенники в Российской империи считались людьми не совсем благонадежными. Но не из-за того, что по каким-то культурным, моральным или метафизическим причинам пьянство тесно связано с русской идентичностью, а из-за обстоятельства куда более прозаического и конкретного: продажа водки была казенной монополией.
Династия Романовых правила в стране, где одним из важнейших источников бюджетных средств была торговля спиртным. Зависимость государственной казны от торговли водкой становится важным политическим фактором в середине XVII века: после Смутного времени цари из новой династии были ограничены почти парламентским режимом Земских соборов, да и просто боялись собственного населения, прекрасно помня, как сбрасывали с кремлевских стен их предшественников. Введение новых налогов и манипуляции с финансами заканчивались впечатляющими народными восстаниями - достаточно вспомнить медный и соляной бунты в Москве. Торговля спиртным в казенных кабаках была в этом плане наиболее безопасной альтернативой. Эта сторона правительственной деятельности у населения протеста не вызвала. Государственная алкогольная монополия сохранялась столетиями, хотя в XVIII веке изрядная часть доходов оседала в руках откупщиков.
На протяжении двух с половиной столетий царский кабак являлся не менее важным элементом государственного хозяйства, чем выплавлявшие пушки уральские казенные заводы, судоверфи или поместья императорской фамилии. Надо сказать, что финансовая эффективность государственного сектора в царской России была куда выше, чем обычно принято думать, но даже на фоне относительно успешных казенных заводов кабаки были предприятием фантастически прибыльным. К тому же они приносили живые деньги.
К несчастью, по мере распространения просвещения увеличивалось и число людей, считающих пьянство не только большим грехом, но и препятствием для умственного и духовного развития. И если церковные проповеди о пользе воздержания на протяжении столетий оставались не более чем фоном для привычного поклонения русскому Бахусу, то новые просветительские идеи явственно предполагали необходимость конкретных действий, активной борьбы против алкогольного дурмана.
Власть, со своей стороны, оказывалась в двойственном положении. С одной стороны, ни одно правительство не заинтересовано в спаивании собственного населения. Как бы ни были прибыльны кабаки, есть в стране еще много других мест, где требуется трезвость. Полицейские чины и бюрократы должны быть трезвыми, по крайней мере, - при исполнении своих служебных обязанностей, а мастеровые не должны засыпать на рельсах во время ремонта железной дороги. Солдатам можно дать водки для храбрости, но если командный состав лыка не вяжет, это может закончиться трагически.
Кроме того, массовый перегон зерна в спирт создавал и экономическую проблему, поскольку именно зерно было основой экономики, важнейшей статьей экспорта. Хорошо известен лозунг «Недоедим, но вывезем!» Проблема усугублялась тем, что оставшиеся в стране излишки зерна немедленно перегонялись на спирт, в то время как в неурожайных губерниях могло элементарно не хватать продовольствия. Иными словами, пьянство в одной губернии грозило обернуться голодом в другой.
Но как бороться с пьянством, не сокращая одновременно доходов казны? Каждый раз, когда вопрос этот ставился всерьез, обсуждение практических мер захлебывалось в бюрократических согласованиях и бесконечных дискуссиях. Короче, борьба с пьянством правительством велась, но как-то непоследовательно.