Выбрать главу

Однако Советский Союз был государством патерналистским и тоталитарным (в данном случае - это не ругательство, а простое обозначение того факта, что государство имело решающее и единоличное влияние на все сферы жизни и экономики), а потому и борьба с пьянством просто не могла проходить в иных формах. Потому и устроена она была так, что в борьбе этой была задействована вся вертикаль власти - то есть буквально вся страна. Потому и в регионах, где алкогольная проблема была менее острой (винный Кавказ, мусульманские республики), - борьба велась с тем же ожесточением, что и в самых проблемных. Либо все, либо ничего, либо везде, либо нигде.

Тут, наверное, самое время прервать исторический экскурс и перейти к некоторым сопоставлениям. Во-первых, в нашем нынешнем российском бюджете доля водочных доходов настолько незначительна, что ими можно пренебречь. Наш сегодняшний бюджет совсем не похож на советский по структуре. Если совсем упрощенно, то он основан не на доходных и дотационных товарах, а на налогах и сборах. Доходы с водки поступают через акцизы, доходы с йогуртов и конфет - через налоги. И если будут меньше пить водки, но есть больше конфет и йогуртов, то заметного влияния на бюджет это не окажет.

Во- вторых, проблема теневого сектора в условиях рыночной экономики не выглядит сколько-нибудь критичной. С элитой тоже, в общем, не должно быть никаких проблем -в стране есть много финансовых потоков поинтереснее водочных.

Что же касается доверия населения, лжи и фальши, а также способности государства адекватно решать ключевые вопросы выживания людей из страны - то тут, конечно, могут быть и проблемы. Но может и не быть. Что бы кто ни думал про нынешнюю власть и созданную ею систему - это даже и близко не советская система.

Так что на данный момент главная проблема видится как раз в отсутствии воли и готовности решать задачи уровня борьбы с алкоголизацией. Типа и так всем хорошо.

Максим Семеляк

Разонравилась она мне, что ли

Раздумья на баркасе

Недавно я плавал на потертом баркасе от одного Галапагосского острова к другому. Соседом по каюте оказался юный индус. На берегу он обычно резвился согласно возрасту и недоданному образованию, но оказавшись в океане, заскучал. «Я, пожалуй, стану пить!», - сказал он, едва мы отчалили. Я был удивлен - на суше он не выказывал ни малейшего желания тревожить рассудок и внутренние органы. «Не могу, когда нечего делать в замкнутом пространстве», - пояснил он. Поскольку на корабельный бар тратиться ни ему, ни мне не хотелось, было решено приобрести алкоголь в ближайшем порту. Индус, как более юный, вызвался сбегать. «Возьми чего-нибудь крепкого», - говорю. Через минуту он вернулся и с вороватой торжественностью вынул из-за пазухи литровую бутылку «Абсолюта».

Я протянул руку. Худшие опасения подтвердились - бутыль была горячей, как январская батарея. Холодильника у нас, понятно, не было. «Ты что, совсем, что ли, дурак, - простонал я, - какого черта ты купил именно водку?» - «Но ты же русский, - возразил он, - а русские должны пить водку». «Водку такой температуры не пьет никто», - заметил я ему в состоянии крайнего раздражения. «А мне, - с достоинством сказал индус, - настолько омерзителен сам процесс питья, что чем хуже, тем лучше». «Тогда, - говорю, - сам ее и пей». Качка заметно усиливалась, жара - тоже. Индус забился в угол каюты и действительно стал терпеливо глотать теплую горькую жидкость.

Глядя на него, я вдруг подумал, что водки в моей жизни с годами становится существенно меньше - даже и самой что ни на есть ледяной. То есть, может быть, в пересчете на граммы ее количество сократилось не слишком - ушло скорее это ощущение питья как процесса. Как мы все пили водку в девяностые годы? Ну просто сидели и пили (по крайней мере, сейчас мне так это видится). Никто никуда не торопился. Никто не предлагал перейти на виски или вообще уйти в смежные области одурения. Это были такие комические радения - сидели в квартирах (общежитиях, дворницких, ресторанах etc.), по размеру больше похожих на каюты, болтали, буйствовали и по мере сил прислушивались к ощущениям и друг к другу. Сейчас картина несколько иная. Пить водки стали не то чтобы меньше (какой-то год назад Алена Долецкая довольно убедительно доказывала мне, что водка нынче самый модный напиток), но как-то впроброс, что ли. Это как с поп-музыкой - ее больше, она на каждом углу, и она, в общем, наверное, даже стала лучше, но число людей, воспринимающих ее всерьез, заметно поубавилось. Сейчас пьют, как айпод слушают, - поспешно и бесхребетно. Я поймал себя на том, что в последнее время мешаю напитки, совершенно как школьник, чего раньше со мной не случалось, - просто потому, что иду на поводу у московской алкогольной полиритмии. Чистоту водочного эксперимента мало кто вокруг соблюдает. Собутыльникам не сидится на месте - после трехсот грамм продолжение если и следует, то непременно в другом месте. Разнообразие порождает неизбежную суету и общий расфокус. Причин тому может быть несколько, но главная, как водится, экономическая - для того, чтобы выпить, более не нужны денежные вложения двух и более людей. Пьянство стало более, что ли, дискретным, - а водка, будучи расхожим общинным пойлом, с индивидуализмом сочетается не лучшим образом.

(Не худо бы сделать небольшую оговорку, - во-первых, здесь рассматривается совершенно частный случай, поскольку сетовать в изрядно спившейся стране на какое-то ослабление водочных позиций по меньшей мере непристойно. Во-вторых, речь идет о некоем утопическом алкоголизме - том, который проистекает исключительно от избытка сил и чувств, об алкоголизме с цветуще-сливочной рожей Дина Мартина и совершенно фарисейским честертоновским девизом: «Пейте, когда вам и без того хорошо, и вы уподобитесь веселым крестьянам Италии». Знаем мы это уподобление веселым крестьянам Италии… )

Нехитрая, в общем, суть употребления водки заключается в двусмысленности, - выпивая, трудно понять, что, собственно, происходит: то ли ты от чего-то бежишь, то ли пытаешься нечто догнать. Водка - это движение, поэтому ей по контрасту нужны замкнутые пространства. С ней, как с пьесой, хорошо соблюдать единство времени и места. Ее трудно пить на бегу, в отличие от виски, например. Виски, напротив, допускает известную свободу перемещений, поэтому его так хорошо пить, например, в самолете. Будучи самой аскетичной и простецкой биодобавкой, водка тем не менее максимально ритуализирована - все эти грубые закуски, резкие жесты, топорные тосты истово подчеркивают серьезность происходящего. Будучи совершенным, в сущности, зеро (вкус, цвет, запах - все в ней так или иначе стремится к нулю, а все, что ей свойственно - это «качество», этот скучнейший, если разобраться, из параметров), водка как никакой другой напиток обрастает огромным количеством схоластических условностей - от запивок до драк. Вокруг нее происходит черт знает что, но саму ее при этом описать довольно затруднительно - в отличие от, скажем, портвейна, которому Пруст, например, посвятил не одну убедительную страницу. На мой вкус, лучшее описание водки и всего, что с ней связано, кроется в уникальном монологе-фантазме великого артиста Прокоповича в кинофильме «Неисправимый лгун» (сцена феерии в комнате с красными стенами). Ну еще, может быть, «Волшебная страна» Максима Белозора. Остальное - уже более-менее домыслы, как в «Москве-Петушках».

Смешно, что у нее тысячи имен, причем есть ощущение, что это не сорта, не марки и уж, разумеется, не купажи, но просто бесконечные и преимущественно идиотские наименования одного и того же. Все эти «Топазы», «Распутины», «Богородские», «Ха-ха-ха», «Дяди Вани», «Гжелки», «Ржаные», «Мягковы», «Хортицы», «Гражданские обороны» как будто призваны разрушить тавтологичность, которая заложена в саму природу этого напитка. Впрочем, лучшим эпитетом наградил водку один мой друг-музыкант. В свое время он говорил так: «У нас на рынке в Коньково продается „хорошая“ водка. Но она стоит пятьдесят рублей, и мы ее пьем редко - обычно ее кто-то из гостей приносит. На том же рынке у нас продается нормальная водка - мы еще называем ее „приличной“. Она стоит тридцать рублей. Но мы тоже пьем ее нечасто. А вот есть еще водка по пятнадцать рублей - мы называем ее „неплохая“. Вот ее мы сейчас и будем пить».