«Жизнь в тюрьме… Один следователь (нос с дворянской горбинкой, читал Герцена), другой - менее грамотен, ошибки поправляла ему в протоколе. Какой-то ее ответ вынудил у него восклицание: «Стерва!»
«После таких слов прекращаю отвечать на вопросы».
За это ее заперли в одиночную узкую камеру. Настолько узкую, что сесть невозможно. А стоять не было сил, потому что допрос продолжался много часов.
Через некоторое время вновь повели на допрос. И опять повторилось запирание в узкий, похожий на шкаф, бокс.
- Что вам от меня нужно? - не выдержал следователь.
- Я бы хотела понять, что вам от меня нужно…
- Хотите, чтобы я извинился, что ли?
- Вы напишите в протоколе, после какого слова я отказалась отвечать.
- Что я, дурак? - простодушно захохотал следователь.
И я тоже засмеялась…«
Обвинение выстраивалось вокруг ее причастности к «Ордену Розенкрейцеров». Дело по тем временам было нешуточным. По сути, речь шла о подрыве государственных устоев.
Еще в 1933 году, когда розенкрейцеры оказались под подозрением, А. И. была арестована, провела под следствием два месяца, после чего ее выпустили. Об этом периоде Анна Андреевна Ахматова как-то заметила, что это были еще «вегетарианские годы». Как потом оказалось, помог ей освободиться из застенков ОГПУ не кто иной, как Максим Горький.
В 1937- м с «вегетарианством» было покончено. После ее нового ареста следователь не без ехидства заметил: «Теперь он за вас не заступится».
В самом деле, в 1936-м Горького не стало.
Читая недавно открытые секретные материалы допросов, приговоров, судебных постановлений, наглядно видишь, как сооружалось очередное дело, и можно только диву даваться, какая гильотина нависала над любым, даже самым безобидным инакомыслием.
А. И. мне рассказывала, как сутками ее мучили следователи, меняя друг друга, не давали ей спать. Несменяемой была только яркая лампа, направленная в лицо, и монотонно повторяемые вопросы: «Какая разведка вас завербовала?…» Как теперь видно из этих самых материалов, даже в нечеловеческих обстоятельствах ей удалось выстоять и при этом никого не оговорить.
Сегодня, спустя 70 лет после этих событий, о розенкрейцерах можно свободно прочитать на сайтах в интернете. Это было странное единение мистики и науки. Они почитали сплетение Розы и Креста как символов единства Жизни и Смерти. Розенкрейцерам в средние века приписывалось исключительное могущество, власть над природными силами и людьми, способность воскрешать мертвых и создавать в алхимических лабораториях искусственных людей, так называемых гомункулусов. Среди них были такие ученые и предсказатели, как Парацельс и Нострадамус, а позднее и Френсис Бэкон. К началу двадцатого века розенкрейцеры представляли себе человечество как единый организм, вырабатывающий нравственные и культурные ценности. Здесь же можно узнать и о том, что в России идеи розенкрейцеров стали особенно популярны после революции в кругах интеллигенции, верившей в возможность создания ноосферы, выхода человечества за пределы земного пространства, освоения иных миров. И наиболее ярким представителем и руководителем розенкрейцеров в России называют Бориса Михайловича Зубакина.
Помню, как в какое-то из моих первых посещений квартиры А. И. я обратил внимание на нечеткую фотографию в рамке, видимо сильно увеличенную с маленькой. На ней был изображен человек, которого можно было бы принять за прямого потомка Шекспира - так схожи были их черты.
Взяв фотографию в руки, она стерла ладонью несуществующую пыль, некоторое время пристально разглядывала ее, после чего сказала:
- Необыкновенный, удивительнейший был…
Я хотел узнать больше об этом человеке, но А. И. назвала только его фамилию и от более подробных расспросов уклонилась. Это был Б. М. Зубакин.
…Какой- то пронзительно яркий день, кажется, конец февраля. Солнце освещает перья лука в банках на подоконнике в кухне на Спасской. А. И. говорила о своей книге «Королевские размышления», написанной ею в 20 лет, и о том, как эта книга -по сути атеистическая - была воспринята Василием Розановым.
Те, кто хотя бы немного знаком с ее биографией, знают, что в возрасте двадцати семи лет ее взгляды резко, если не сказать диаметрально, переменились. По сути, она налагает на себя обет безбрачия. Отказывается от лжи. Далее - вегетарианство, отречение от любого рода излишеств. Атеизм улетучивается, ему на смену приходит глубокая вера в Бога, сохраняющаяся почти до самого конца ее долгой жизни.
Меня всегда интересовало, что именно послужило причиной такой перемены ее мировоззрения. Был ли какой-то внешний толчок? В тот день в кухне на Спасской я спросил ее об этом.
Она так объяснила этот произошедший в ее душе перелом: «Отношения с любимыми людьми порой складываются таким образом, что ты либо вынужден лгать, либо, говоря правду, причинять страдания другому человеку. И то и другое для меня стало невозможным». Это не дословно, но смысл был именно таким.
Гораздо позже я начал понимать, что всего она мне не сказала. А может, в те первые годы нашего знакомства и не доверяла мне полностью - в советские времена такого рода вопросы настораживали.
Познакомил их поэт Павел Антокольский в 1922 году в Московском доме литераторов.
Позднее, во время его первого ареста, Борис Зубакин написал о себе в графе «партийность» следующее: «свободомыслящий мистический анархист, христианин, в общем христианстве разочарован», а в графе «политические убеждения»: «сочувствую маленьким коллективам - общинам духовного типа».
Родился в Петербурге в 1894 году. Его предки по линии матери были шотландцы, которых привел в Россию Петр I. В 1912 году Зубакин узнает о существовании ложи розенкрейцеров, которую возглавил Александр Кордиг. Идея о том, что Душа бессмертна не только мистически, но и физически, ибо основа ее - Свет, увлекает его. Себя и своих «товарищей по ордену» он называет рыцарями Света, а сам орден - Lux astralis («Звездный свет») сокращенно - LA.
А вот что об этом можно прочесть в официальных бумагах ОГПУ:
«По предложению следователя Зубакин в письменной форме рассказал историю группы «LA», эти записки им названы «Показания арестованного профессора Б. М. Зубакина». Фактически - это его биография. Он рассказал о том, как пытался осмыслить мир, как нащупывал в нем свой путь - путь розенкрейцера, о своих духовных и нравственных исканиях. Свою группу «LA» он назвал «частный сектантски-религиозный кружок мистиков». Зубакин поведал и о том, что в 1912 году у него произошел нравственный перелом, когда он почувствовал потребность уединения и дал обещание не есть мяса и рыбы, не лгать и вести умеренный образ жизни. Решение жить уединенно оттолкнуло от него некоторых из его друзей и мать, решение не лгать причинило массу неудобств и неприятностей. «Однако я горжусь ими, если это слово вообще здесь уместно, «…» и не нарушаю», - подытожил он. О себе Зубакин сообщил: «Никогда не шел лукаво. Ни с какими властями не боролся. «…» хотел бы написать пару книг по философии и литературе и умереть, никого не обидя, - среди природы и таких же, как я, друзей».
Вглядимся в эти чудовищные документы, скромно поименованные «протоколами следствия». «Поведал», «сообщил», «подытожил» - может создаться впечатление, будто речь идет о дружеском чаепитии. Этот нарочито повествовательный тон следственных протоколов кажется особенно фальшивым рядом с одной только его эмоциональной, на грани срыва запиской следователю, приложенной к «делу»: «В тюрьме я написал (в мыслях) 16 стихов (280 строк) и начинаю забывать. Разрешите бумагу, хотя бы для записи стихов. Некоторые о тюрьме и России, - заинтересуйтесь хотя бы, тов. следователь! - и подпись: Профессор Зубакин, лишенный Вами возможности работать за то, что стихи и философию любит больше всего в мире».
Вот еще одна маленькая иллюстрация к его портрету того периода, когда он уже был знаком с А. И., почерпнутая из миниатюры, опубликованной в ее книге «О чудесах и чудесном»:
«В конце 20-х годов Борис Михайлович Зубакин привез из Карачаева Тамбовской губернии, где жила его сестра Надежда Михайловна и где разорили церковь, - сидящую статую Христа, деревянную, тонко раскрашенную масляными красками; почти в натуральную величину, в терновом венце. Борис Михайлович вез ее в большой бельевой корзине. В пути его остановила милиция, по согнутой в колене ноге, выглянувшей из корзины, заподозрив, что он везет тело. Осмотрев, отпустили. Он поднял статую ко мне на 4 этаж без лифта в квартиру, где я жила с сыном-подростком Андреем с 1921 года по год ареста, 1937. (Мерзляковский переулок, 18, кв. 8). Статуя была покрыта от плечей по полуобнаженному телу темнопурпурной материей, стянутой возле шеи. Мы поставили ее возле киота в уголку у ширмы, делившей комнату на две части - мою и сына…»