В апреле 1933 года, когда А. И. была арестована первый раз, на следствии она не отказывалась от своего знакомства с Зубакиным, но отрицала какое-либо участие в его организации: «…ни о какой мистической или иной группе я не знаю и ни в какой из них не участвовала». Пробыв в заключении 64 дня, была освобождена (Горький?) постановлением ОС при Коллегии ОГПУ.
Однако на этом дело не кончилось.
Как явствует из материалов следственных дел, хранящихся в Государственном архиве Российской Федерации, спустя четыре года после первого ареста, А. И. вновь арестована 2 сентября 1937 года в г. Тарусе. Из Тарусы вместе с сыном отправлена на Лубянку, а затем в Бутырки.
Следствие длилось четыре месяца. Первые вопросы относились к восьмиконечному кресту, изображенному на фото. Анастасия Ивановна отвечала, что этот крест хранился у нее на квартире более двух лет, примерно до 1935 - 1936 года, название креста - «Сакрэ-Кэр» («Священное сердце»), получила его от Б. М. Зубакина, дорожила им как реликвией, но когда, кому и почему отдала, не помнит.
Следствие выбивало имена участников «организации», сведения о ее структуре. Вот протоколы, донесшие сильно отретушированные вопросы-ответы.
Следователь: «Кто такой Зубакин?»
А. Цветаева: «Мой друг. Он - поэт, скульптор, талантливый импровизатор и философ. Познакомилась с ним в 1922 году в Союзе писателей в Москве. Сблизила нас общность этических и философских взглядов, а также отношение к религии и искусству. Наша дружба и личное общение продолжались до самого последнего времени, хотя в последнее время переписка и встречи стали редкими».
Следователь: «Каких философских и религиозных взглядов держится Зубакин?»
А. Цветаева: «По своим философским взглядам Борис Зубакин - идеалист. Он интересуется каббалой, мистикой и вопросами древних религиозных учений. Я разделяю эти взгляды Зубакина».
Следователь: «Назовите фамилии Ваших и Зубакина знакомых, разделяющих философские и религиозные взгляды Зубакина».
А. Цветаева: «Из таких лиц мне известны Валентин Николаевич Волошинов и Леонид Федорович Шевелев. Оба эти лица - ныне умершие».
Следователь: «Кто еще разделял философские и религиозные взгляды Зубакина из известных Вам лиц?»
А. Цветаева: «Кроме Волошинова и Шевелева, лиц, разделявших взгляды Зубакина, я никого не знаю».
Следователь: «Назовите фамилию Анастасии, проживающей в Смоленске, которая в 1936 году приезжала в Москву на панихиду по Ивашеву».
А. Цветаева: «Назвать фамилию Анастасии я отказываюсь из тех соображений, что этот человек ничем себя не скомпрометировал, и если будет известна фамилия Анастасии, то она будет привлечена к ответственности невинно».
И вот, наконец, обвинительное заключение сформулировано.
«В предъявленных обвинениях виновной себя не признала, но полностью изобличается показаниями участников организации», которые назвали ее «активнейшим членом организации», «секретарем организации и хранителем архива и реликвий «Ордена».
Постановлением судебной тройки от 10 января 1938 года Анастасия Ивановна Цветаева была приговорена к десяти годам заключения в ИТЛ (исправительно-трудовых лагерях), а уже в феврале отправлена в лагерь НКВД БАМ в район Хабаровска. С сентября 1941 года работала на Ургальском строительстве: до сентября 1942 года - в пос. Тырма, затем до конца срока - в лаг. № 4 на ст. Известковая Еврейской АО; в сентябре 1947 года была освобождена из заключения.
С октября 1947 жила в пос. Печаткино, Сокольского района, Вологодской обл., куда приехала к сыну, работавшему на Архбумстрое, и подрабатывала частными уроками английского языка.
Группа Б. М. Зубакина прекратила свое существование в 1937 году, все члены ее были арестованы, а Б. М. Зубакин расстрелян в 1938 году.
17 марта 1949 года А. Ц. была вновь арестована как «активная участница, идеолог и одна из руководительниц фашистской организации, действующей под прикрытием мистической организации „Орден Розенкрейцеров“, которая ставила своей целью свержение советской власти и установление фашистской диктатуры».
Из протокола допроса от 11 апреля 1949 года.
Следователь допрашивал ее по поводу лиц, с которыми она переписывалась после освобождения из лагеря. У него, как правило, было два вопроса: «Кто такой?» и «Дайте характеристику».
Краткие ответы заканчивались фразой: «Ничего компрометирующего о нем (ней) не знаю (мне неизвестно)».
Например: «Пастернак Борис Леонидович, примерно 60 лет, места рождения не знаю, поэт, писатель. С Пастернаком я знакома с 1924 года и встречалась периодически до 1937 года. Ничего компрометирующего о нем не знаю».
На вопрос: «Кто такая Эфрон?»
Ответила: «Эфрон Ариадна Сергеевна, примерно 35 лет, урожденная в Москве, в настоящее время проживает в Рязани, где в техникуме преподает графику. Эфрон - моя племянница, дочь моей сестры Цветаевой Марины Ивановны». Из протокола допроса от 14 апреля 1949 года:
Следователь: «Следствие располагает данными, что в период отбытия срока наказания Вы среди заключенных вели антисоветскую агитацию».
«Я это отрицаю».
Следователь: «В октябре 1939 года Вы клеветали на Вождя народов, на жизнь в СССР и на международную политику Советского правительства. Вы признаете это?»
«Никогда на Вождя народов, на жизнь в СССР и на международную политику не клеветала и эти данные следствия категорически отрицаю».
Постановлением ОСО при МГБ СССР от 1 июня 1949 года Анастасия Ивановна была приговорена к высылке на поселение (сроком на пять лет) и отправлена в Сибирь.
Многие, близко знавшие ее, считают, что подломила ее смерть сына.
До этого она чувствовала себя вполне сносно, недавнюю поездку в Голландию перенесла даже лучше, чем можно было предположить. Андрей Борисович (Андрей, Андреюшка, как она его называла, но никогда не «Андрюша») последние месяцы своей жизни навещал ее нередко в возбужденно-приподнятом настроении, и это ее очень тревожило. В один из последних дней января - стояли сильные морозы - он привез ей на Спасскую книги, кое-что из продуктов. Отогрелся, после чего отправился на другой конец Москвы, домой. Там, в подъезде, с ним случился инсульт, а через сутки он умер. К этому времени ему исполнилось 80 лет.
Всю жизнь они были очень близки. Называл он ее на «Вы» и по имени. Отзываясь на телефонный звонок, отвечал:
- Асенька, вас… - и мне в телефон: - Сейчас мама возьмет трубку.
Он рос одаренным мальчиком с явными художественными наклонностями. Вот только судьба ему выпала трагическая, так что его способностям не суждено было развиться в полной мере. В 1937 году он приехал в Тарусу знакомить мать со своей будущей женой. В тот же день на глазах невесты их увезли из Тарусы на Лубянку, в тюрьму.
Помню, с какой нежностью она рассказывала об эпизодах его детства во время наших поездок. Кое-что опубликовано в ее «Воспоминаниях». Например, история о том, как он совсем еще мальчиком в трамвае вступился за мать, отчитав высокомерную особу, позволившую себе бестактные слова в адрес бедно одетой А. И. Но я не встречал ни в каких публикациях записанную ею историю о том, как маленькому Андрею был отпущен миллион на мороженное, а он вместо того, чтобы купить себе лакомство, отдал деньги уличному музыканту.
Теперь, после смерти Андрея Борисовича, казалось, из нее извлекли некий стержень. Возможно, он и был источником тепла и света, согревавшим многих вокруг нее.
Жизнь в ней съежилась в комок беззвучной боли.
К весне она сильно ослабела. С пневмонией привезли ее ко мне в отделение реанимации. Теперь она больше лежала, задумчиво разглядывая свежую зелень деревьев за окном, изредка кое-что записывала в тонкую тетрадь на тумбочке у кровати. Это были наметки к книге о сыне.