— Начало можно было пропустить, — сказал журналист. — Там я просто разминаюсь. Главные пинки и оплеухи начинаются с четвертого абзаца.
— Ничего, ничего, — пробормотал Илья, жадно вчитываясь в каждую строку. — Ничего, все отлично. Мне понравилось. Есть только пара неясностей. Вот, это место. Как вы узнали его имя?
— Это мне стоило пять долларов, — скромно улыбнулся очкарик. — Швейцар подобрал то, что валялось на панели вместе с осколками стекла. Он справедливо полагал, что содержимое карманов Черного Испанца значительно вырастет в цене после его казни. Мы с ним устроили небольшой аукцион, и я стал обладателем салфетки из отеля «Каледония» и железнодорожного билета. Тут же отправился в отель и просмотрел журнал. В этот день там поселился, в числе прочих, некто Теодор Грин. От прочих он отличался только тем, что покинул гостиницу, даже не переночевав в ней. Нетрудно догадаться, что вместо уютного номера мистер Грин отправился на нары.
— Отлично, отлично… — Илья ткнул пальцем в концовку. — Вот. Что означает фраза: «Финал этого спектакля доведет нас до слез. Но будут ли это слезы смеха, слезы счастья или слезы искреннего горя — зависит только от самого бедняги Грина»?
Журналист оживленно потер руки:
— Вы заинтригованы? Отлично, этого я и добивался. Статья в целом вас, как я понял, устраивает? Ну, а в конце я позволил немного поработать и на себя. Я ведь сознательно нигде не называю полного имени арестованного. Грин — и все. Потому что Гринов много, а вот Теодор Грин— писатель. Весьма посредственный, но популярный среди обывательской массы. Пишет всякую чушь о ковбоях, бандитах, индейцах. Эдакий литературный покоритель Дикого Запада.
Книжек его я не видел, знаю, что он публикуется в дешевых журнальчиках. Но что начнется, когда выяснится, что «пинкертоны» по ошибке схватили не кого-нибудь, а писателя? Да его книги будут разлетаться, как горячие пирожки! Вы бы упустили такой шанс заработать на ажиотажном спросе? Вот и я не хочу упустить. Когда начнется процесс, у меня уже будет полное собрание всех его опусов. Я издам их отдельной книжкой. «Сочинения Черного Испанца, известного под псевдонимом Теодор Грин». Его, конечно, оправдают, но книжки-то уже будут проданы!
— Кто сказал, что его оправдают? — задумчиво спросил Илья.
Наверно, в доме священника кухарка считает себя святее папы римского, в доме профессора любой повар умнее академика. Что тогда говорить о прислуге в доме профсоюзного деятеля? Через месяц Гелька спросила, сколько у нее накопилось выходных, и когда ей предоставят отпуск.
Илья и Василь переглянулись.
— Просто уволим? Или через суд?
— Так она устроит пикет перед домом, — совершенно серьезно ответил Василь. — «Позор эксплуататорам!» Стекла начнет бить. Себе дороже выйдет, босс.
— Завтра, кажется, воскресенье. Берешь ее в охапку и ведешь в Центральный парк, — приказал Илья.
— Не хочу в парк, — заявила Гелька. — Хочу на Кони-Айленд.
— Нет, — отрезал Василь.
— Тогда в театр. А потом на танцы. И мороженое.
— Договорились, — быстро сказал Илья, пока она не придумала что-нибудь еще. — Василь, завтра идешь с дамой в театр.
— Почему я, а не ты, босс?
— Потому что я босс. Я эксплуататор, а ты наемный работник, пролетарий. Как и панна Геля. Вот и шагайте себе, панове, в театр. По дороге обсудите, как дальше бороться с капиталом.
Ему почему-то очень не хотелось отправлять их вместе, но не отпускать же ее одну? И тут она сказала:
— Это неприлично, если я пойду гулять с кем-то из вас. Сами понимаете, о чем люди подумают. А если вас двое, то это совсем другое дело.
— Не вижу разницы, — сказал Илья, хотя чувствовал, что она права.
— Если нас видят втроем, то это уже не свидание. Вы пошли в театр, а меня просто взяли с собой.
И они взяли ее с собой.
В театре Илья никогда еще не был, как и Василь. Оба не получили никакого удовольствия. Разве что порадовались, наблюдая за совершенно счастливой Гелькой.
Потом был танцзал. Здесь Илья воспользовался своим правом эксплуататора и наотрез отказался выходить на площадку. Гелька увлекла за собой Василя, и тот оказался удивительно способным учеником. Всего лишь через полчаса он перестал наступать ей на ноги и толкать окружающих.
Все было чудесно, и Илья впервые за последнее время позволил себе расслабиться. Он сидел за столиком и потягивал коктейль, в котором почти не было виски. Потом он заказал коктейль, в котором виски уже чувствовалось. Потом пил только виски. Все было чудесно.
Он вошел в толпу танцующих и стал ходить между обнявшимися парами. Такие, как он, одинокие кавалеры имели право подойти к паре танцующих девушек и выбрать одну из них. Но он этим правом не воспользовался, а нашел Василя с Гелькой и стал топтаться возле них, со смехом повторяя незамысловатые па. Все было смешно и чудесно. И вдруг все кончилось.
Ему показалось, что где-то рядом хлопнула дверь. Женщины завизжали, и площадка вмиг опустела. Посредине остались только Василь с Гелькой — и труп. Какой-то франт в белых брюках и малиновом пиджаке лежал на паркете, раскинув руки, а из-под затылка расплывалась красная лужица.
Василь, прижимая к себе девчонку, быстро отступал, поводя револьвером из стороны в сторону.
— Зачем? — только и мог сказать Илья, становясь рядом.
— А пусть не треплется, — прохрипел хохол. — Если б про твою девчонку такое сказали, ты бы стерпел? Босс, забери ее и уходи. Только не подпускай к ней фараонов, она сломается.
Илья выхватил у него кольт.
— Сам о ней позаботишься.
— Ты что, Илюха!
— Спокойно, братишка. Меня-то адвокаты выдернут, а тебя… Пошел, живее!
И он выстрелил в потолок, чтобы толпа снова прижалась к стенкам. Василь с Гелькой ловко перемахнули через штакетник и скрылись за кустами сирени.
Илья опустил револьвер, увидев двоих полицейских. У них были только дубинки, и они смотрели на него, не решаясь подойти.
Он отбросил кольт и протянул руки:
— Я сдаюсь.
Полисмены осторожно подошли к нему.
— Еще оружие есть?
— Нет.
Как только один из них поднял револьвер, оба стали заметно смелее.
— Что тут стряслось, мистер? Не больно-то похоже на самооборону.
— Пожалуй, — согласился Илья, подставляя запястья под наручники.
— Вы кто такой, мистер? Откуда?
— Да он пьяный, — сказал полисмен. — Вечно одно и то же. Напьются и превращаются в героев. А потом будет на коленях ползать, деньги предлагать, жопу целовать.
У Ильи все поплыло перед глазами. Он присел, чтобы удар получился посильнее — и боднул одного лбом в лицо. Второго сбил с ног подсечкой. Схватил дубинку скованными руками и принялся лупить ею полицейских. Один убежал сразу, второй ползал на четвереньках, его руки подгибались, и он тыкался лицом в паркет, оставляя кровавые пятна.
— Прошу занести в протокол, — говорил ему Илья между ударами. — Задержан белый мужчина, возраст двадцать два года. Имя неизвестно. Кличка — Черный Испанец. Ты меня слышишь? Я — Черный Испанец.
37. Очная ставка
— Вы никогда не выйдете отсюда, — сказал Коэн, — если не проявите благоразумие. В этих подземельях сгинул не один десяток преступников, которых невозможно было усадить на скамью подсудимых. Впрочем, не каждый достоин того, чтобы предстать перед судом.
Поймите, Беллоу, скоро мы найдем вашу тетушку Паулиту, будем за ней следить, она выведет нас на ваше окружение, и все ваши друзья окажутся в таких же уютных катакомбах. Рано или поздно они начнут говорить, и мистер Смайзерс узнает, куда делись его деньги. Вполне возможно, что он даже сможет их вернуть, если они были вложены в дело.
— Но нас не волнует судьба его денег, — подключился Уильямс. — Мы выполнили его просьбу, поймали преступника. Дальше пускай разбирается сам. И он разберется. Он уже приготовил для вас клетку на ранчо. Вы будете жить там, а он будет ждать, когда же вы, наконец, снова обретете дар речи. Вас это устраивает?