Повернул он скорее коня и ускакал на заставу. Приезжает ни жив ни мёртв и рассказывает всё Илье Муромцу и товарищам.
— Ну уж, видно, мне, старому, самому ехать в чистое поле, если Добрыня, мой крестовый брат, не справился, так больше мне некем и замениться, — сказал атаман.
Оседлал Илья своего верного бурушку, взял с собою палицу в девяносто пуд, опоясал саблю острую, прихватил копьё мурзамецкое и собрался выехать в чистое поле.
Догоняет его Добрыня Никитич, спрашивает:
— Ох, братец крестовый, славный богатырь, Илья Муромец! Выезжаешь ты на бой не на шуточный, на побои смертные, на удары тяжёлые: что же велишь нам делать? Куда нам идти, куда ехать прикажешь, чтобы тебя оберечь?
— Поезжайте вы на гору Сорочинскую, смотрите, выслеживайте наш богатырский бой: как увидите, что невмоготу мне больше с Жидовином биться, поспешайте ко мне на выручку.
Выехал Илья Муромец в чистое поле, посмотрел в свой кулак богатырский, видит: разъезжает богатырь громадный, тешится, кидает к небу палицу железную в девяносто пуд. Закинет Жидовин эту палицу выше облака ходячего, подъедет, подхватит одной рукой и вертит ею в воздухе, как лебяжьим пёрышком…
Жутко стало Илье, никогда он такого силача ещё не видывал. Обнял богатырь своего бурушку косматого, припал к нему, говорит:
— Ох ты, бурушко мой косматенький, ты мой добрый, верный товарищ и в радости, и в горести! Послужи-ка ты мне теперь верою, правдою по-старому, по-прежнему чтобы не побил нас с тобою Жидовин некрещёный в чистом поле, чтобы не срубил он мне буйной моей головушки!
Заржал конь, взглянул на богатыря и ринулся вперёд на страшный бой.
Подъехал Илья к Жидовину, закричал ему:
— Эй ты, вор, нахвальщик! Зачем проехал нашу заставу и мне, атаману, челом не бил, есаулу нашему в казну не клал?
Увидал его Жидовин, припустил на него коня, всколебалась земля, затряслась, но у Ильи конь стоит как вкопанный, не дрогнет, сам Илья в седле не шелохнётся.
Съехались противники, ударились палицами, бились не жалеючи, со всей богатырской силы, так что у палиц рукояти пообломились, а ни тот ни другой не одолел, друг друга не ранил, даже доспехи целы остались, и оба они на конях усидели. Обнажили они тогда свои сабли острые, разъехались, наскочили, ударились; зазубрились сабли о кольчуги, переломились, ни того ни другого не ранили. Налетели они друг на друга с копьями, били друг друга в грудь изо всей силы; переломились копья по маковки, а всё оба богатыря на конях сидят. Стали они тянуться на палице: ухватились оба за палицу, тянулись долго ли, коротко ли, у них кони на колена пали, а ни тот ни другой богатырь из седла не вылетел, не двинулся.
— Знать, уж надо нам биться рукопашкою, — решили они и сошли с коней.
Схватились два силача, что ясные соколы, бьются, борются весь день до вечера, бьются, борются с вечера до полуночи, а с полуночи до зари утренней… Вдруг махнул Илья правою рукою, да и поскользнулся на левую ногу, подвернулась у него нога, упал он на землю, а нахвалыщику то и на руку: сел он ему на грудь, вынул свой булатный кинжал, хочет отсечь Илье голову по плечи, распороть грудь, вынуть сердце с печенью, а сам над ним насмехается:
— Старый ты старик, калечище! Тебе ли ездить в чистое поле, тебе ли стоять на богатырской заставе?!.. Некому разве у вас на Руси сменить тебя, старого? Поставил бы ты себе у дороги келейку да и собирал бы подаяньице, вот бы и хватило тебе на пропитанье до самой смерти.
Лежит Илья под ним, а сам думает:
— Разве неверно мне святые отцы напророчили, что на бою мне смерть не написана? А вот теперь я под богатырём лежу!..
Только подумал, и чувствует, что у него силушки-то вдвое прибыло: как подбросил он противника своего с груди богатырской, полетел тот выше леса стоячего, выше облака ходячего, упал и ушёл в мать сырую землю по пояс.
Не рубил ему Илья буйной головы, отпустил его на все четыре стороны, воротился на заставу к богатырям.
— Ну, — говорит, — братцы мои крестовые, названые, тридцать лет езжу в поле, с богатырями бьюсь, силу пробую, а такого чудища ни разу ещё не наезживал!
4. Илья и нищая братия
Сделал князь Владимир пир про всех богатырей, витязей: всех позвал, только одного позабыл — Илью Муромца. Обиделся старый богатырь, задумал думу недобрую. Взял он свой тугой лук с калёными стрелами, по киевским улицам похаживает, маковки золотые состреливает. Настрелял их много ли, мало ли, и стал кричать, созывать по Киеву:
— Эй вы, нищие, убогие, собирайтесь-ка ко мне, я вас вином напою…
Бегут к нему отовсюду нищие, радёхоньки, а он продал золотые маковки и накупил им целые бочки вина, угощает их, сам с ними пьёт. Гуляют они ни день, ни два, похаживают по улицам, шутки пошучивают. Владимир видит, что дело плохо, рассердился на него богатырь, надо его сердце унять, а то несдобровать, пожалуй, и Киеву. Заготовил он пир лучше прежнего, созвал опять всех богатырей и стал с ними думу думать, совет держать: кого бы послать к Илье, чтобы звать его на честной пир.