На другой день приказал царевич вывести своего любимого коня. Конь перервал аркан, вырвался у конюха, поскакал прямо к золотому крыльцу. Тут Булат-молодец выхватил саблю острую, отрубил коню голову. Тут Иван-царевич сильно разгневался, приказал было схватить его и повесить, а Ненаглядная Красота не дала:
– Старую службу вовек не забудь. Кабы не он, ты бы меня никогда не достал.
На третий день приказал Иван-царевич привести любимую корову, а Булат-молодец и ей голову срубил.
Тут Иван-царевич так разгневался, что никого и слушать не стал, позвал палача срубить голову Булату-молодцу.
– Ах, Иван-царевич, Иван-царевич! Коли ты хочешь меня казнить, так лучше я сам помру. Позволь только три речи сказать.
Рассказал Булат-молодец, как прилетели двенадцать голубиц и что ему говорили, – и окаменел по колено. Рассказал про двенадцать воронов – окаменел по пояс. Рассказал про двенадцать гадов – стал белым камнем горючим.
Горько плакал Иван-царевич, лила слёзы Ненаглядная Красота. Поставили они белый камень в особой горнице, каждый день ходили туда и горько плакали.
Много прошло годов.
Как-то плакал Иван-царевич над белым камнем горючим и вдруг слышит из камня голос:
– Что ты плачешь, рыдаешь?! Мне и так тяжело.
– Как мне не плакать! Верного друга я сгубил.
– Можешь, Иван-царевич, меня спасти: есть у тебя двое любимых детей, отведи их в лес дремучий лютым зверям на съедение.
Закручинился Иван-царевич. Рассказал он обо всём, что слышал, Ненаглядной Красоте. Потужили они, погоревали, горько поплакали, завели своих милых детушек в дремучий лес, там оставили. Приехали домой и видят: стоит перед ними Булат-молодец, краше прежнего. Обнимают его муж с женой, радуются, а сами горькие слёзы роняют.
– Что? Аль жалко любимых детушек?
– Жаль, Булат-молодец, да перед тобой душа чиста.
– Не горюйте, – говорит Булат-богатырь, – раньше времени. Пойдём-ка в лес, поглядим, что там с детками делается.
Пошли они в лес и видят: спят ребята под кустиком, а матушка-медведица их тёплым мхом укрывает, а лиса от них мух отгоняет. Живы-здоровы детки любимые!
Ох, и был тут пир на весь мир – три дня, три недели, три месяца.
Золотые руки[1]
Жили-были семь братьев, семь Симеонов – семь работничков.
Ладные да статные, до дела хваткие, руки золотые. Идут как-то раз Симеоны по полю, пашню пашут, хлеб сеют.
В ту пору ехал мимо царь с воеводами, глянул на поле, увидал семь работников, удивился.
– Что, – говорит, – такое? На одном поле семь пахарей росту одинакового и все на одно лицо. Разузнайте, кто такие эти работнички.
Побежали слуги царские, привели к царю семь Симеонов – семь работничков.
– Ну, – говорит царь, – отвечайте: кто вы такие и какое дело делаете?
Отвечают ему молодцы:
– Мы семь братьев, семь Симеонов – семь работничков. Пашем мы землю отцовскую и дедову, и каждый своему ремеслу обучен.
– Ну, – спрашивает царь, – кто какому ремеслу обучен?
Старший говорит:
– Я – Симеон-кузнец, начну ковать – только цветы золотые с наковальни летят, малиновым звоном звенят! Могу сковать и столб – от земли аж… до неба!
– Я, – говорит второй, – Симеон-плотник, неуклюж, но дюж, могу корабль построить.
– А я, – третий говорит, – Симеон-мореход, тот, что по воде корабли ведёт.
– А я, – говорит четвёртый, – Симеон-звездочёт. Звёзды считаю, ни одной не потеряю.
– А я, – пятый говорит, – Симеон-стрелец, на лету и муху из лука бью.
– А я, – говорит шестой, – Симеон-хлебороб, за один день вспашу, и посею, и урожай соберу, и колоска не уроню.
– А я, – говорит седьмой, – Симеон-певец, на дуде игрец, да так сыграю, что всех вас развеселю.
Тут вывернулся воевода царский:
– Ой, царь-батюшка! Работнички нам надобны, а плясуна-игреца вели прочь прогнать! Такие только зря хлеб едят да квас пьют!
– Пожалуй, – говорит, царь.
А Симеон-младшенький, тот, что дудочник да песенник, поклонился царю и говорит:
– Дозволь мне, царь-батюшка, моё дело показать, на дудочке песенку сыграть?
– Что ж, – говорит царь, – сыграй напоследок да и вон из моего царства!
Взял Симеон-младшенький дудочку, из берёсты резанную, поднёс к губам, заиграл плясовую русскую!
Как пошёл тут народ плясать, резвы ножки переставлять! И царь пляшет, и бояре, и стражники. В стойлах лошади в пляс пошли. В хлевах коровушки притоптывают. Петухи да куры приплясывают.
А пуще других царский воевода пляшет. С него пот ручьями катится, он бородой трясёт, слёзы по щекам льются.