Она встала. В горле у нее затаился крохотный злой человечек. Когда он дрыгал ножкой, горло сжимала неудержимая судорога.
— Сделай вот так, — сказал Родыгин и показал, как.
Он привстал на носки, постоял немного, балансируя корпусом, а затем всей тяжестью тела грузно шлепнулся на пятки. Этот метод, описанный в книге известного авиаконструктора Микулина, помогал быстро удалить из организма вредные шлаки, скрытые отходы жизнедеятельности.
— Сразу пройдет, — ободряюще улыбнулся Родыгин и повторил демонстрацию.
Векшина не шевельнулась, а все тот же любознательный мальчик объявил:
— У меня вопрос.
Родыгин взглянул на него с ненавистью.
— Ну?
— Кто живет в Сингапуре? — спросил мальчик.
— Сингапурцы.
— А они кто?
— Люди. Такие же, как мы с тобой.
В ответ сказано было с еврейской безапелляционностью:
— Нет, не такие. Они — мусульмане.
— И что?
— У мусульман много жен. Их сразу всех сажают в тюрьму вместе с мужем, весь гарем? Или по очереди?
— Подойди ко мне после звонка, я отвечу на твой вопрос, — пообещал Родыгин.
Он посмотрел на застывшую как истукан Векшину и пожал плечами.
— Как хочешь. Тебе же хуже.
— Я принесу ей воды, можно? — вызвался самый маленький и беднее всех одетый мальчик.
Родыгин кивнул, подумав, что именно в таких детях сильнее развита способность к состраданию. Мальчик взял портфель и пошел. Когда дверь за ним закрылась, откуда-то сзади со знанием дела известили:
— Больше не придет.
Векшина опять икнула.
— Садись, — велел ей Родыгин.
Она села, зацепив коленями портфель, он вывалился из ниши, учебники и тетрадки рассыпались по полу. Отдельно отлетела стеклянная туфелька, с прошлогодних зимних каникул всегда лежавшая в портфеле как напоминание о том, что счастье возможно.
Родыгин поднял ее, задумчиво провел пальцем по ложбинке над каблуком, вырезанной для того, чтобы класть туда недокуренную сигарету.
— Зачем ты носишь с собой эту пепельницу? — спросил он.
— Отдайте, — сказала Векшина, засовывая в портфель все то, что из него выпало.
Человечек в горле последний раз дрыгнул ножкой и выскочил в форточку, под дождь. Он уже минут пять хлестал по стеклам, окутывая класс ровным усыпляющим гулом.
— Это пепельница твоего папы? — спросил Родыгин.
— Мой папа не курит, — ответила Векшина.
— Не ври. Кто пьет, тот курит, — поделилась жизненным опытом рано созревшая Вера с зеленым подбородком.
С туфелькой на ладони Родыгин прошелся по классу, все время чувствуя на себе взгляд Векшиной, которая при этом не только не поворачивала головы в его сторону, но даже не двигала зрачками. Она смотрела так, словно ее нарисовали на агитплакате. Родыгин ощутил себя жертвой оптического обмана.
— Надеюсь, — сказал он, — в вашем классе нет таких ребят, которые уже курят.
— Филимонов курит, — наябедил веселый мальчик, в очередной раз вылезая из-под стола.
— И пьет, — добавили сзади и заржали.
— Отдайте, пожалуйста, — опять попросила Векшина.
Родыгин медлил. Судьба послала ему замечательное наглядное пособие для рассказа о вреде курения. Расставаться с ним не хотелось, но как его правильно использовать, он пока не знал. Мысли скользили в том направлении, что красота этой туфельки с ее женственными изгибами и острым хищным носом — это красота порока, нужно уметь отличать ее от подлинной красоты, которая делает человека лучше, а не пробуждает в нем низменные желания. Он даже начал говорить об этом, трудно подбирая слова, но перебили две нарядные девочки за одним столом.
— Пожалуйста, отдайте ей! Ну пожалуйста! — заныли они, нахально поглядывая на Родыгина и влюбленно — друг на друга.
— А то я вам ничего больше не стану рассказывать! — пригрозил начитанный мальчик.
В этот момент Родыгин внезапно понял, что еще не сказано о самом страшном, пострашнее курения и даже алкоголя. Говорить о наркотиках в детской аудитории следовало с предельной осторожностью, но его уже понесло. Неожиданно для себя самого он взял с места в карьер, спросив:
— Кто знает, что такое “мулька”?
Стало тихо. Родыгин сощурился.
— Кто-нибудь знает? Только честно.
— У меня так кошку зовут, — робко сказала прозрачная девочка, сомневаясь в правильности ответа.
Все засмеялись, тогда она добавила:
— Раньше звали Муркой, но переназвали из-за сестры.
— Чьей? — спросили у дальнего окна.
— Моей. Она еще маленькая и не выговаривает букву “р”.
На этом урок кончился, зазвенел звонок. Сквозь шум дождя его звон казался слабым и неуверенным, так звенит спрятанный под подушкой будильник, не приказывая вставать, а деликатно напоминая об этой печальной необходимости.