– Мало ли что в книжках. Книжки пишут взрослые, а они часто врут, я проверяла.Я открыл было рот, чтобы возразить, но не стал. Слишком уж быстро кружилось небо, чтобы спорить. Тем более взрослые действительно иногда врут, это я уже знал.
Было лето, каникулы, почти все соседские дети разъехались, и мы с Наташкой бродили всюду вдвоём. «Могущественные Повелители Тысячи Дворов», – говорила она, и я без мерно гордился столь высоким званием.
На самом деле дворов в нашем квартале, за пределы которого нам запрещали выходить под страхом вечного, до самой осени, заточения в душной квартире, было гораздо меньше, но мы не сомневались, что рано или поздно храбро перейдём дорогу, свернём за угол и распространим свою безграничную власть до самых дальних городских окраин.
А пока я заново изучал ближайшие к дому окрестности. В Наташкиной компании они вдруг снова исполнились сладкой, завораживающей угрозы, как в те дни, когда я впервые вышел во двор один. Снова стали неведомой территорией – формулирую я сейчас. Но это просто слова взрослого человека. А тогда были ощущения – подлинные, неописуемые. Мои – навсегда.
– Там живёт девочка, которую превратили в старушку, – говорила Наташка, указывая на угловое окно двухэтажного дома, такого же ветхого, как наш.
– А разве так бывает?
Никогда ни на миг не подвергал её слова сомнению. Но мне были нужны подробности, чем больше, тем лучше, тем легче уложить в голове новую информацию – совершенно сокрушительную, когда имеешь дело с Наташкой.
– Бывает вообще всё, – строго говорила она. – Просто некоторые вещи – редко. Так редко, что никто их не замечает. Думают, всё нормально, всегда так было. А я замечаю. Однажды эта старушка прыгала во дворе через скакалку. Прыгала и плакала. Представляешь? Ясно, что она ещё недавно была девочкой, а потом её – рррраз! – и заколдовали. Даже в школу пойти не успела, наверное. Хотя это как раз не самое страшное.
– Кто заколдовал? – холодея от ужаса, спрашивал я.
– Есть одна ведьма. Часто ходит по нашей улице, но по лицу её не узнать, оно каждый день новое. И всегда с виду добрая-добрая. Ни за что на неё не подумаешь! Ходит и высматривает – вдруг мама с ребёнком идёт. Это её добыча. Подходит, здоровается – ой, я ваша новая соседка, будем знакомы. И завязывает разговор, долгий-долгий. Всегда про болезни и другие неприятности. Мама стоит, слушает, взрослым про болезни всегда интересно. Ну или просто стесняется сразу уйти. Ребёнок скучает. И тут ведьма – бац! – даёт ему конфету. Если взял – всё, тебя заколдовали. Даже есть эту конфету не обязательно. Всё равно завтра проснёшься уже старенький. Родители увидят, скажут – ой, вы кто такой? А где наш сыночек? И выгонят старика на улицу, живи как хочешь. У этой бабушки со скакалкой хотя бы дом есть, повезло ей.
– А если не брать конфету, не превратишься?
– Не превратишься. Хотя на самом деле, если идёшь с ма мой и к вам подошла такая незнакомая добренькая бабка, лучше вообще сразу убегать. И пусть потом кричат и наказывают сколько хотят. Главное, что не заколдовали. А маме всё равно не объяснишь… А вот, смотри! В этом доме до революции жил граф-разбойник, он проиграл в карты своё состояние и вместе со слугами стал грабить по ночам купцов. А перед смертью закопал в саду клад – триста золотых колец с огромными бриллиантами. Но клад лучше не выкапывать, если кольца пролежат в земле ровно триста лет, из них вырастут алмазные деревья, представляешь, как будет красиво?.. А вон в том дворе весной растут чёрные тюльпаны. Сейчас их уже нет, отцвели. Но следующей весной не забудь посмотреть. Знаешь, откуда берутся чёрные тюльпаны? Они всегда вырастают только на могилах пиратов. И значит, здесь…
– Прямо во дворе могила пирата?!
– Ну да. Например, он прапрапрадедушка хозяев. Или просто пришёл к их прадедушке в гости, чтобы его убить. Но прадедушка храбро сражался, застрелил пирата и закопал в саду. Вполне может такое быть. Просто никто не знает. А тюльпаны с тех пор растут, чёрные-пречёрные. Весной сам увидишь, я не вру.
Я и не сомневался.
– А в этом доме, – Наташка переходила на шёпот, – живёт холостяк. Так называются люди, которые никогда не женятся. По разным причинам. Некоторые разведчики, как Штирлиц, и с ними всё понятно. Разведчику с женой трудно жить – правду рассказывать нельзя, а врать каждый день неохота. Ещё бывают учёные, им жениться просто некогда. И космонавты, которые готовятся лететь на Марс, туда жену брать нельзя, а дома навсегда оставлять нечестно. Но этот человек-холостяк не женится, потому что дружит с привидениями. Они к нему ходят в гости по вечерам. А жена ни за что бы не разрешила.
– Почему? – удивлялся я. – К папе гости часто ходят. И мама разрешает. И даже рада.
– Ну так к твоему папе, наверное, просто люди ходят. Людей многие разрешают домой приводить. А привидений все взрослые боятся, кроме этого человека-холостяка.
– А ты боишься?
– Наверное, не боюсь. Но точно пока не знаю. Я же их ещё никогда близко не видела. Только издалека, в окно.
– В окно? – благоговейно переспрашивал я.
– Ну да. Они по нашей улице часто ходят, в гости к человеку-холостяку, а иногда просто так гуляют. Если ночью не спать, можно в окно подглядеть. Только осторожно, чтобы не заметили. Привидения, вообще-то, не любят, когда за ними подсматривают. У них знаешь сколько секретов? Да они и сами – секрет. Смотри, никому не рассказывай.Мне бы и в голову не пришло.
Родители, изумлённые моей дружбой с такой взрослой девочкой, становившейся в их присутствии тихой, вежливой и рассудительной, как маленькая старушка, разрешили мне гулять с ней по вечерам, в сумерках и даже после заката – при условии, что ровно в девять Наташка приведёт меня домой. И она, конечно, приводила, почти всегда вовремя, а когда мы всё-таки опаздывали, не забывала подвести стрелки тяжёлых отцовских часов, доставшихся ей после покупки новых: «Ой, извините, пожалуйста, опять они отстают, я обязательно переставлю». Этого оказывалось достаточно, чтобы завтра меня снова отпустили с ней на целый день. Такова была сила Наташкиного обаяния.
Впрочем, почему «была». Чего-чего, а обаяния с возрастом только прибавилось. Если бы Наташка решила завоевать мир, он лёг бы к её ногам после единственного телевизионного выступления примерно такого содержания: «Дорогие люди, я тут вдруг подумала, наверное, будет очень здорово, если я стану вами повелевать, как вы считаете?» И улыбнётся мечтательно, накручивая на палец светлый завиток у виска.Но на черта ей сдался весь мир? У Наташки двухэтажный дом на улице Полоцко, мастерская на чердаке, загрунтованные холсты вместо мокрых простыней, сад обнесён деревянным зелёным забором, и старая слива заглядывает в окно спальни, с каждым летом продвигается всё глубже, того гляди, заберётся в комнату целиком и начнёт там обживаться. «Тогда придётся мне спать на кухне, – смеётся Наташка. – Хорошо, что там есть гостевой диван!»
Гулять до темноты – это было очень важно. Потому что днём не видно звёзд, а смотреть на звёзды Наташка любила больше всего на свете. И я тоже – после того, как она смастерила для меня «телескоп». На самом деле просто свернула в трубу лист плотного картона, обклеила сверху тёмно-зелёной бумагой, украсила семиконечными звёздами, старательно вырезанными из разноцветной конфетной фольги. Сказала: «Если будешь долго-долго смотреть в дырку, не моргать и не бояться, обязательно всё увидишь». И я, конечно, смотрел, пока из глаз не потекли слёзы, а потом, утерев их, начал сначала. И снова, и ещё раз. Получаться стало только на третий день. Или вообще на четвёртый. Мне-то тогда казалось, я чуть ли не половину лета провёл, безрезультатно пялясь в эту зелёную трубу. Время в детстве идёт очень медленно. Вернее, в детстве оно как раз совершенно нормально идёт, а потом почему-то ускоряется. Никогда не пойму, зачем так устроено.
Но важно сейчас не это, а что всё получилось. Наташкин «телескоп» вдруг заработал для меня.
– Что ты видел? – тормошила меня Наташка.
Она уже много раз спрашивала, сгорая от нетерпения, но я только мрачно мотал головой – дескать, ничего особенного. Никогда ей не врал.