Дягилев вместо ответа громко окликнул мальчика, сына хозяина траттории, чтобы послать его с запиской в отель. Мися и Сергей Павлович стали ссориться вполголоса.
– Чудо было в том, – сказала Шанель, – что там, в часовне Антония Падуанского, мне открылось, что я хнычу как ребенок, выпрашивая, чтобы меня пожалели. А ведь мое горе не идет ни в какое сравнение с исступленной болью того человека, который бился головой об пол. Так я исцелилась от моих слез, во мне снова проснулось огромное желание жить! Через два дня вернусь в Париж, буду работать, чувствую в себе новые силы.
Стравинский рассматривал собеседницу: рассуждая о трагичных обстоятельствах собственной жизни, она широко улыбалась. Его поразило: эта женщина что, никогда не жалуется? Не жалеет себя? Смогла ли она подчинить свой страх – или его не было?
Париж, театр «Гранд-Опера»,
май 1920 года
Премьера «Пульчинеллы» была намечена на пятницу. С понедельника шли репетиции: танцоров и певцов по отдельности, оркестра с певцами, затем прогоны всем составом. В среду Дягилев с десяти утра восседал перед сценой, положив подбородок на серебряный набалдашник трости. На сцене была установлена декорация, сконструированная в виде трехчастной ширмы. В ее боковых частях на полотнах материи были крупно изображены фасады домов с дверьми и окнами, а в центре открывался неаполитанский пейзаж: море, рыбацкая лодка, контур горы и луна. Рядом с Дягилевым сидел режиссер Григорьев, «папа Григорьев», как его звали в труппе. По другую руку – помощник и родственник Дягилева, Павел Корибут-Кубитович, крупный человек преклонных лет, «Пафка»; он был утешителем, «валерьяновыми каплями», как выражался Сергей Павлович. Необыкновенно выразительная физиономия Пафки чутко отражала, сильно преувеличивая, эмоции Дяга, иногда обнаруживая даже те чувства, которые импресарио хотел бы скрыть; на круглом, как подсолнух, и всегда обращенном к родственнику лице Корибут-Кубитовича выражения нежности, гнева и страдания мелькали словно на экране синематографа.
Был объявлен перерыв, Дягилев и его помощники вполголоса обсуждали список гостей на завтрашнее представление «для своих». Одновременно Григорьев вносил фамилии в другой список: это были люди, которых Дягилев ни в коем случае не хотел видеть на премьере, в основном «недружественные» журналисты и бывшие единомышленники, которые, к возмущению импресарио, сейчас сотрудничали с конкурентами. Например, Ида Рубинштейн и Леон Бакст.
– Пафка, еще сегодня позвони мадам Серт, передай, я прошу ее завтра прийти пораньше, часов в пять пополудни. Специально скажи: Серж просил не опаздывать.
За спиной Дягилева весь день сидел слуга Василий с графином и полотенцами. Обязанностью слуги было «про себя» творить православные молитвы, таким образом помогая барину защитить новорожденное действие от порчи и сглаза. Василий, благообразный старик, молча шевелил губами и время от времени быстро крестился.
Стравинский разговаривал с музыкантами в оркестре, объяснял что-то в партитуре. В конце перерыва в оркестровую яму, дожевывая на ходу, спустился дирижер Ансерме, высокий и сутулый человек с длинной бородой.
– Продолжаем, господа. Займите свои места, – громко приказал Дягилев.
Танцоры вышли на сцену: должен был начаться шутливый танец шести одинаковых Пульчинелл. В мешковатых белых робах, красных чулках и красных галстуках, в блестящих черных масках, неразличимые танцоры приготовились, среди них были и солисты – Мясин и Идзиковский. Балерины Карсавина, Чернышева и Немчинова, в черных корсетах и задорных юбочках с помпонами, похожих на конфетные обертки, наблюдали из кулисы – спускаться в зал во время репетиции без особого распоряжения Дягилева артистам запрещалось. Изящная Тамара Карсавина растирала ноги после сложной вариации; она танцевала партию ревнивой подруги главного героя – Пульпинеллы – и в предыдущей сцене несколько минут пропрыгала на мыске правой ноги, делая другой ногой в воздухе кругообразные движения. Это было утомительно и больно. Дягилев, хоть и относился к Карсавиной с нежностью, заставил ее повторить вариацию несколько раз.
Певцы заняли места в правой кулисе: сопрано Меньшикова, бас и тенор уже пропели свои партии, но уходить с репетиции не было позволено ни одному участнику, Сергею Павловичу в любой момент могла прийти идея по поводу любого персонажа в любом эпизоде спектакля.
В первый ряд партера после перерыва вернулись художники сцены, отвечающие за декорации, – трое крепких мужчин в комбинезонах, позади них шел главный художник постановки – Пикассо.