Вслед за ним следует длиннейший перерыв. Нельзя же всерьез воспринимать риторические восклицания христиан умирающего Рима, что, мол, «снега Скифии пылают огнем истинной веры». Что это за «Скифия»? Так могли называть и племена Средней Азии, и скандинавов, и любой народ на огромном пространстве между ними. И ежели «снега Скифии» так уж воспылали – где имена проповедников, где имена обращенных? Где хоть какая-нибудь конкретика, хоть что-то, позволяющее сказать – да, речь идет именно о наших предках? Ничего внятного по этому поводу нам никто не сказал.
Существует восемь упоминаний о русском, именно русском христианстве до Владимира.
Первое: конец VIII столетия. Позволю себе напомнить – скандинавы еле-еле открыли соседнюю Британию. На Крымское побережье совершает набег «русский князь Бравлин из Новгорода». Обычно отвергают это сообщение жития Стефана Сурожского или пытаются отнести его к Неаполю Скифскому – мол, и Новгорода как такового тогда не было, и далековато пришлось бы от него идти войску. На оба эти сомнения можно дать исчерпывающий ответ: во-первых, как мы уже говорили, Новгородом ранее могли называть либо Рюриково городище, либо Старую Ладогу. Во-вторых, что касается расстояния – в конце Средневековья русские ушкуйники, повольники из Вятки и Новгорода, ходили в поход до самого устья Волги. Ни суда ушкуйников, ни их оружие не отличалось так уж от таковых VIII века. Противником – или скорее добычей – русских удальцов стало могущественнейшее государство Восточной Европы того времени – Золотая Орда. Дело происходило еще до Куликова поля и битвы на Воже. Тем не менее лихие молодцы-северяне прошлись по Волге, грабя и разоряя все на своем пути, и спокойно вернулись бы восвояси, не подстереги их на обратном пути свои же, русские костромичи, донельзя разъяренные отнюдь не братским поведением ушкуйников в их городе. Если такое могло произойти в XIV столетии, отчего подобного не могло случиться в VIII?
В Суроже, при попытке ограбить собор, приютивший мощи святого Стефана, князя Бравлина поразил тяжелейший приступ паралича. Испуганный князь согласился креститься и вернуть все, добытое в церквях, после чего исцелился. Так излагает эти события житие. Можно в них сомневаться, но дальнейшее вполне согласуется именно с таким поворотом событий.
Второе. 842 год. Наш старый знакомый, ибн Хордадбег, пишет, что приезжающие в халифат русские купцы «выдают себя за христиан». Любопытно это «выдают» – подозрительный таможенник явно не верил в христианство дальних гостей. Дело в том, что христиане и иудеи в мусульманских странах платили особый налог – джизию. Он был в несколько раз легче тех податей, которыми правоверные халифы и эмиры облагали язычников и зороастрийцев. Яростная вражда трех религий, берущих начало от откровения праотца Абрахама-Авраама-Ибрагима, была еще впереди. Мусульмане видели в христианах и иудеях едва ли не близких родичей, почти единоверцев, и уж во всяком случае – союзников против языческого мира. Ибн Хордадбег так и пишет – «выдают себя за христиан и платят джизию». Тут, право, не знаешь, кому верить. Могли и хитрые предтечи Садко прикинуться христианами, лишь бы заплатить подать поменьше. Мог и профессионально недоверчивый таможенник «перебдеть», усмотрев корыстный умысел в искреннем обращении вчерашних язычников.
Для нашей темы, собственно, оно не так и важно. Если купцы и мошенничали, за руку их на том никто не ловил, и власти халифата снисходительно собирали с них пресловутую джизию. А чтобы достоверно разыграть христиан перед бдительным налоговым ведомством, чиновники которого были прекрасно знакомы и с византийскими православными купцами, и с сирийскими несторианами, и с торговцами из монофизитской Армении, христианство надо было как минимум хорошо знать. А поскольку в Византию в это время едва добираются первые послы «народа Рос», а по Волжскому торговому пути нет ни одной христианской державы, остается предположить одно. Среди русов уже были христиане. И, право, легче предположить таковых в купцах, часто общавшихся с другими народами, и по необходимости более открытых чужим обычаям и богам. А сомнения араба отнести исключительно на счет его профессии.
Третье, нам уже знакомое. Кирилл-Константин в Корсуни видит Евангелие и Псалтырь «русьскими письмены». На этом долго останавливаться не будем. Явно «апостолу славян» повстречался кто-то из знакомых ибн Хордадбегу русских купцов.
Четвертое. Патриарх Фотий говорит об обращении «россов». Об этом чуть подробнее поговорим после. Пока скажем – история крайне загадочная. Позднейшее церковное предание говорит о буре, вызванной погружением в воды моря Покрова Богородицы, разметавшей и устрашившей варваров. Мало того, что сам Фотий ничего об этом не упоминает – а должен бы был! Так и выглядит эта история донельзя недостоверно. Например, финнов считали могучими колдунами, носящими в карманах завязанными в узелке штормы и бури. Слава этих повелителей погоды докатилась даже до Англии. Ну и что? И славяне, и норманны ничуть не боялись ходить в походы на этих грозных колдунов, а к их святилищам относились, как к своим банкам, откуда в любое время можно взять любое количество ценных вещей. То есть к религии финнов относились без малейшего уважения и совсем не собирались ее принимать. Вообще варяжских мореходов, не говоря уж о норманнах, просто невозможно было так уж напугать бурей.