Меньшиков любил, чтобы его лошади были холеными, а солдаты бравыми и веселыми. Он наслаждался атмосферой благополучия, царившей в его эскадроне, и всячески противился всему, что могло бы нарушить эту атмосферу. Маневры и война были двумя злейшими врагами нашего командира. Позже старший унтер-офицер Меньшикова рассказывал, что Меньшиков обыкновенно говорил относительно войны:
– Все бы ничего, если бы не худые лошади и грязные солдаты.
Я познакомился с точкой зрения Меньшикова на маневры в первую же неделю пребывания в полку. Это были большие маневры, с огромным количеством пехоты, и полк оказался за 240 километров от Москвы.
Каждый вечер мы получали задание на следующее утро, а к утру Меньшиков уже просчитывал, как вывести из игры свой эскадрон в начале дня, чтобы мы могли проследовать прямо в деревню, предназначенную для ночлега. Пару дней его схема работала безупречно, но на третий дней произошел сбой. Утром мы отправили разведчиков, чтобы выяснить, по какому маршруту двигается вражеская колонна, и в ожидании известий спешились, расположившись на высоком пригорке у дороги, имея возможность хорошего обзора. Меньшиков приказал солдатам расслабиться, заварить чай и не обращать внимания на врага, когда он атакует нас. Сам Меньшиков с четырьмя офицерами сели на землю и стали пить чай с вареньем из поместья Меньшикова. Банки с вареньем ротмистр хранил в красивом деревянном сундучке, предназначенном специально для этой цели. Как всякий хороший помещик, Меньшиков гордился плодами своей земли.
Лошадям ослабили подпруги, и они спокойно паслись у дороги. Горели костры. Гусары пили чай, пели, смеялись; кто-то дремал. Эта мирная картина наблюдалась около полутора часов. За это время противник взял нас в кольцо, заняв выгодную позицию, а мы спокойно наблюдали за его передвижением. Но приказы Меньшикова никогда не подлежали обсуждению и выполнялись беспрекословно, и никто не обращал никакого внимания на подползающую вражескую пехоту. Двигаясь медленно и осторожно, враг готовился перейти в решающую атаку.
Внезапно сотни орущих солдат со штыками наперевес ринулись в атаку. Мы по-прежнему сидели на земле. Первым к группе наших офицеров подбежал молодой лейтенант с обнаженной шашкой, выкрикивая на ходу:
– Вы разбиты! Вы разбиты!
С чашкой чаю в руке Меньшиков, глядя снизу на запыхавшегося поручика, спокойно произнес:
– Чем вы так взволнованы?
Наш вахмистр стоял уже рядом с Меньшиковым, готовясь выслушать приказ.
– Подтяните подпруги. Мы уничтожены и отправляемся в деревню, определенную для ночлега, – объявил Меньшиков.
Пока все шло по плану. Но тут на сцене появился полковник из штаба и, оценив ситуацию, свидетелем которой он являлся, принял решение, что наш эскадрон не уничтожен, поскольку мы не оказывали сопротивления, а взят в плен. Таким образом, являясь военнопленными, мы должны следовать за теми, кто взял нас в плен. Меньшиков, конечно, не хотел соглашаться с подобным решением.
– Мы все убиты, – упорно повторял он.
К этому моменту наш построившийся, но еще не вскочивший на лошадей эскадрон был окружен ликующими пехотинцами. Меньшиков, продолжая препираться с полковником, постепенно двигался к своей лошади и, подойдя к с ней вплотную, словно помещик, оказавшийся в беде, громко выкрикнул:
– Эскадрон, по коням и прорываться!
Некоторые пехотинцы попытались удержать наших лошадей, ухватившись за уздечки. Гусары отбивались ногами и кулаками. Мы прорвались. Меньшиков был арестован.
Спустя несколько дней наш эскадрон опять попал в окружение, но на этот раз мы были приданы пехотному подразделению. Все делалось как положено, но враг оказался хитрее. Наша пехота упорно сражалась, пытаясь выбраться из окружения. Командир подразделения приказал нам отправить курьеров в штаб с докладом о сложившейся ситуации. Позже мы узнали, что все, кроме одного, были взяты в плен. Этого одного поймали казаки, но ему удалось освободиться и отправить донесение в штаб. Потом он рассказал нам, что умолял казаков отпустить его, объясняя, что сбился с пути, проголодался и устал. Казаки славились своей хитростью, но ему удалось их перехитрить.
В перерывах между учебными боями, когда мы просто шагали по дорогам в сторону Москвы, солдаты пели, а когда проходили по деревням и городам, играл полковой оркестр. Не знаю, было ли это официальным или негласным распоряжением, но таким образом создавалось впечатление, что в армии живется весело и легко. На подходе к населенному пункту в каждом эскадроне раздавался приказ: