В связи с этим событием появилась карикатура, на которой был изображен папа Саша в костюме охотника, сидящий в клетке. Полковник пришел в восторг от карикатуры. Николаевская кавалерийская школа включала среднюю классическую гимназию, которая существовала на средства юнкеров. Помимо частных пожертвований, в школе ежегодно проводилась благотворительная выставка. Вот на такой выставке за довольно большую цену была продана карикатура на папу Сашу. Ежегодно за большие деньги уходила картина вахмистра, которую он традиционно называл «Властелин планеты». Картина всегда была одной и той же. Горизонтальная линия делила лист на две части: верхняя часть означала «небо», а нижняя «океан», или «пустыню». Но самое главное заключалось не в линии, а в надписи: «Властелин планеты Славная Школа такого-то года».
Хотя шпоры составляли часть нашей формы, «звери» не носили их в школьных стенах до тех пор, пока не заслужили их. Они давались за успехи в верховой езде, и считалось большой честью оказаться в первой десятке получивших шпоры. Мне повезло, и я был одним из первых. 10 мая мы выехали в лагеря, и всем «зверям» позволили, наконец, надеть шпоры. Вручение первых десяти пар шпор сопровождалось традиционной торжественной церемонией. Вахмистр приглашал десять отличившихся «зверей» на роскошный обед, проходивший в комнате отдыха, и первую ночь после вручения шпор «звери» спали с тяжелыми восьмидюймовыми шпорами на голых пятках. Если проснувшийся среди ночи корнет кричал: «Не слышу звона шпор!», потерявшие надежду заснуть «звери» должны были позвенеть шпорами. Наутро вы понимали, что никогда не забудете это событие.
Это было частью издевательств, которым подвергались воспитанники школы. Правда, у нас издевательства носили не такой жестокий характер, как, например, в английских школах, где старшие мальчики превращали младших в своих лакеев. Мы, к примеру, должны были, если к нам обращался корнет, встать по стойке «смирно», демонстрируя уважение к старшему, и мгновенно вскакивать, если корнет заходил в комнату. Кроме того, «звери» должны были знать некоторые факты из истории русской кавалерии, которые не являлась частью обязательной программы обучения. Например, имена командующих всех кавалерийских полков, где дислоцировались их полки; уметь до малейших подробностей описать их форму и т. д. и т. п. Мало того, мы должны были запомнить имена любимых девушек всех корнетов. Девушки постоянно менялись, и не было конца этой изнурительной процедуре запоминания девичьих имен. Корнеты наказывали «зверей» за хмурый взгляд, недовольный ответ, невыученное имя и еще за массу подобных «провинностей». Наказание главным образом сводилось к отжиманию от пола или приседаниям; нормой считалось сто приседаний или отжиманий, но иногда доходило и до пятисот. Поскольку эти упражнения развивали мускулы рук и ног, то считались полезными для будущих кавалеристов.
Эти принудительные физические упражнения и то, что практически постоянно приходилось принимать строевую стойку, ужасно выматывали и морально, и физически, зато с точки зрения армии оказывали положительное воздействие, развивая уважение младших к старшим по званию – даже если они поступили в школу всего на год раньше. Хотя все эти действия носили противоправный характер, офицеры, в свое время сами прошедшие через подобные испытания, закрывали глаза на издевательства старших над младшими. Мгновенно подавлялись только возникавшие иногда жестокие и оскорбительные формы издевательства.
Раз в год в школе устраивался конноспортивный праздник. Корнеты демонстрировали строевую подготовку, преодоление препятствий и даже романскую школу верховой езды[8].
Казаки показывали джигитовку[9], а «звери» так называемую скифскую школу верховой езды.
Для выступления «зверей» поперек манежа устанавливали три невысоких барьера. «Звери» на неоседланных лошадях, отпустив поводья, собирались у ворот манежа. Ворота открывались, и конюхи кнутами одну за другой выгоняли лошадей на манеж.
Представление длилось не более трех-четырех минут. Вместо того чтобы взять барьер, моя лошадь свернула в сторону, и я упал у стенки манежа. Надо мной были зрительские трибуны. Пятьдесят возбужденных лошадей мчались по манежу. Я поспешил подняться и, чувствуя крайнее смущение, скользнул взглядом по трибуне, и первым увиденным мной человеком оказался генерал. Не знаю, что мной двигало в этот момент, скорее всего, сила привычки, но я вытянулся по стойке «смирно». За этот дурацкий поступок меня поместили «под саблю».