Другой помехой были рогатки, которыми продолжали загромождать обозы, поскольку в начале войны ни пехота, ни даже регулярная кавалерия не решались противостоять прусским эскадронам без этих заграждений. Болотов называет их «смехотворной защитой», и действительно, уже со следующего года они вышли из употребления.
Для довольствия войск существовало интендантство, во главе которого стоял генерал-провиантмейстер[48], но оно часто сталкивалось с неразрешимыми проблемами. Те страны, через которые шла армия, — Пруссия, Польша, Померания — были слишком бедны и очень быстро истощались. Доставке припасов из России препятствовали огромные расстояния, разлившиеся реки, разбитые дороги, проложенные по песчаной или глинистой местности, на которых впоследствии увязали наполеоновские ветераны. Использовались все средства: реквизиции, закупки, как прямые, так и через посредников, хотя на это чаще всего недоставало денег. Необходимость добывать продовольствие и особенно фураж для огромного количества подседельных и ломовых лошадей, устраивать и защищать магазины не раз останавливала армию и принуждала её или топтаться на месте, или даже отступать. С такой же медлительностью производились и прочие поставки. Даже в 1758 г. большинство солдат не получили ни тулупов, ни меховых рукавиц.
Один австрийский офицер, побывавший в лагере Апраксина в конце 1757 г., вполне справедливо писал: «В русской армии совершенно не умеют использовать повозки для доставления съестных припасов, ни правильно устраивать магазины и заниматься фуражированием, ни взимать контрибуцию таким образом, чтобы не отягощать сверх меры обывателей в завоёванных странах, не говоря уже о сохранении собственных людей…»[49].
Но в самом плохом состоянии находились госпитали и перевозка раненых. Даже во французской армии жаловались на слишком малое число опытных врачей и хирургов. А насколько хуже всё это было у русских! Для больных и раненых не всегда находилась даже крыша над головой, чтобы спокойно умереть. Князь Яков Шаховской в своих мемуарах рисует душераздирающие картины: вереницы носилок с больными, которых приносили в большой госпиталь, но их отправляли обратно из-за переполнения этими несчастными, коих снедали заразные лихорадки. Люди задыхались в миазмах и от нехватки воздуха, но окна всё-таки не отворяли из-за боязни до смерти заморозить выздоравливающих. И всё это происходило в самом центре империи, в Москве, причиной чего послужило лишь прохождение через неё двадцати тысяч новобранцев[50]. Ещё хуже было в полевых условиях. Тот же австрийский офицер писал: «С ужасом взирал я на больных, кои стенали, лёжа на траве без шатров и покрывал. Повсюду было превеликое множество сих несчастных, оставленных без какого-либо вспомоществования. И каковые чувства зрелище сие могло возбудить в их сотоварищах?»[51]
Я лишь вскользь упомяну о гарнизонных войсках и ландмилиции, поскольку они не принимали никакого участия в Семилетней войне, если не считать подкреплений из них для действующей армии. Сформированные указом Петра Великого (1716), гарнизонные войска состояли из 49 пехотных и драгунских полков, 4 отдельных батальонов и 4 эскадронов. Пехотные полки имели четырёхбатальонный состав по 4 роты в батальоне и одну гренадерскую роту. Они были распределены по крепостям (один полк в каждой). Неукреплённые города охранялись местными войсками, формировавшимися из свободных крестьян (однодворцев), отставных солдат и некоторых дворян.
Гарнизонные войска комплектовались так же, как и вся действующая армия. Поэтому из них можно было брать для сей последней самых лучших солдат. Эти войска использовались одновременно и в качестве внутренних оборонительных сил, и для обучения новобранцев.
Но когда в 1756 г. потребовалось взять из них людей для формирования обсервационного корпуса, то, к великому удивлению, нашлось не более 7–8 тыс. хороших солдат, так как обучение в этих войсках было крайне неудовлетворительно. Из соображений экономии сюда поставляли слабых людей и недостаточные рационы. Поэтому на многие нарушения и злоупотребления оставалось лишь закрывать глаза. Солдаты женились и, чтобы жить, практиковали всевозможные ремесла, в том числе и воровство. Их мало учили и никогда не производили совместных манёвров. Таким образом, эти полки превратились в конце концов в своего рода национальную гвардию, да ещё не самого лучшего качества. Их нельзя было употреблять даже для сопровождения обозов. Что касается численности, достигавшей на бумаге 75 тыс. чел., то она далеко не соответствовала этой цифре. Драгунские полки и отдельные эскадроны также находились не в лучшем состоянии; Казанский, Оренбургский и Сибирский полки годились лишь для конвойной и полицейской службы. Полноценными были только Воронежский полк и Рославльский эскадрон.
48
Со времён Петра Великого в русский административный и военный словарь вошли многие немецкие термины: провиантмейстер, фельдцейхмейстер, ротмистр, ландмилиция и т.д.
49
Архив министерства иностранных дел Франции. Correspondance «Russie». Т. LIV. Piece 131, nov. 1757.
51
Архив министерства иностранных дел Франции. Correspondance «Russie». Т. LIV. Piece 131, nov. 1757.