Однако предлагаемая читателю книга представляет собой нечто большее, чем изложение труда г-на Масловского. Последний слишком скуп относительно всего, что не касается чисто военной стороны. Он пренебрёг рассказами современников, даже теми, которые чрезвычайно характерны для духа и нравов армии. Он чуждается всякой живописности, особенно в описаниях баталий. Вполне сознательно он не использовал многие мемуары и письма, которые по его представлению хорошо известны русскому читателю. Но поскольку они могут быть интересны читателю французскому, я немало взял именно из них[2]. Наконец, в архиве французского министерства иностранных дел я нашёл неизданные донесения французских и австрийских военных атташе, относящиеся к русской армии.
Настоящая книга отличается от труда г-на Масловского ещё и тем, что в пределах одной и той же темы мы преследовали разные цели, имея при этом в виду совершенно разного читателя.
Однако, как и г-н Масловский, я не собирался затрагивать политическую и дипломатическую историю той эпохи. Она и так уже достаточно изучалась и обновлялась. Я ограничился ссылками на С.М. Соловьёва из русских трудов, а из немецких — на Шефера и Арнета. Что касается французских источников, это «Людовик XV и Елизавета» Альбера Вандаля и опубликованные мною два тома «Собрания инструкций, данных французским посланникам и агентам за границей». Дипломатической истории я касаюсь лишь в тех случаях, когда это необходимо для понимания военных действий.
Глава первая
Российский двор и европейская дипломатия
Дочь Петра Великого, царица Елизавета Петровна, в течение долгого времени была отстранена от трона, сначала своей двоюродной сестрой, вдовой курляндского герцога Анной Ивановной, затем герцогиней Брауншвейг-Бевернской Анной Леопольдовной, которая стала регентшей во время младенчества несчастного Ивана VI. При обеих Аннах Россией стали управлять немцы. Фаворит Анны Ивановны, сын курляндского конюха Бирон правил от имени своей любовницы. На смену ему пришёл император-немец[3], сын герцога Брауншвейгского, который наследовал престол ещё в пелёнках при регентстве матери, урождённой герцогини Мекленбургской.
При Анне Ивановне иностранными делами руководил вестфалец Остерман, главнокомандующим был ольденбуржец Миних, а главные дипломатические должности занимали Корф, Лёвенвольде, Кейзерлинг и Бреверн. В армии командовали Бисмарк и три генерала Бирона. При дворе выше всех стояли другие Лёвенвольде, Ливены, Бреверны и Эйхлеры. Там всё было немецким — язык, нравы, кухня, политика, театр, моды, вкусы, пришедшие из мелких городов Вестфалии и Саксонии. Первостепенные русские аристократы и самые высокопоставленные иерархи были в опале или рассеяны по тюрьмам и ссылкам. Дочь царя-реформатора, которую народ, солдаты и священники почитали как «искру Петра Великого», отстранили от дел и держали под строгим надзором. Ей постоянно угрожало заточение в монастырь.
Всё внезапно переменилось после переворота 1741 г., произведённого самой Елизаветой при содействии французского посланника ла Шетарди. Брауншвейгский император и его родители оказались в тюрьме, а дочь Петра Великого на троне. Немецких правителей разогнали, их креатуры были лишены высших постов в армии и некоторых важных должностей в дипломатическом ведомстве.
Этот переворот, поддержанный гвардейскими полками, одобренный духовенством и народом, приветствуемый новгородским архиепископом как победа над «Вельзевулом и ангелами его», воспетый Ломоносовым в ореоле спасительного освобождения России от «чужеземного потопа» и «ночи рабства египетского», был ответом национальной партии на «немецкое засилье», реакцией против нравов, языка и политики немцев.
2
Например, г-н Масловский обрушился с очень суровой, вполне научной и вполне здравой критикой на воспоминания офицера Архангелогородского полка А. Болотова — многословного компилятивного мемуариста, который тем не менее был очевидцем многих боевых действий. При всей справедливости критических замечаний следует всё-таки признать, что его мемуары полны жизни, искренности и простодушия и оставляют весьма сильное впечатление. Как описать Грос-Егерсдорф, не давая слово этому свидетелю, который столь охотно говорит не только о своём воодушевлении, но и о своих страхах?
С другой стороны, изучая эту войну, где на первом плане несомненно всегда оставался Фридрих II, разве можно обойтись хотя бы на короткое время без его воспоминаний и в особенности без его переписки, где он со столь неожиданной искренностью раскрывает и самого себя, и происходившие события, что создаёт разительный контраст с его же умышленными противоречиями и расчётливой фальшью. Но здесь мы видим свободную игру страстей, ненависти и страха, всего Фридриха, с его жаждой славы и темпераментом полководца, с присущей ему необычайной смесью жестокости и гуманности, с его возвышенным и утончённым умом, искренностью чувств и теми интимными излияниями, когда он выступает воистину как величественная и героическая фигура. И самыми правдивыми являются именно его свидетельства о самом себе. Наконец, как можно пренебречь теми из немецких его современников, которые были столь близки к нему, подобно, например, Генриху Катту?
3