Переправить армию обратно через Неман также было делом нелёгким. Никто не мог предвидеть заранее все те обстоятельства, из-за которых её положение стало столь критическим: смелое наступление Левальда после поражения; дожди, задерживавшие и изматывавшие войска; моральное и санитарное их состояние; наконец, отпор со стороны населения. А пока на укреплениях Тильзита производились ремонтные работы и там устанавливали пушки. Одновременно строили два дополнительных моста через Неман. 24 сентября по свайному мосту прошла кавалерия, 25-го началась переправа пехоты, и ещё через день были готовы оба новых моста. 27-го с утра до ночи армия ещё продолжала переходить на другой берег, и наконец 28-го арьергард оставил Тильзит и Рагнит, предварительно уничтожив весь провиант и все воинские припасы, которые не удалось взять с собой. Для устрашения жителей на крыши домов были навалены груды соломы, но их всё-таки не запалили, хотя мосты сожгли. Все операции поддерживались огнём артиллерии, на который пруссаки не замедлили ответить. 29-го Левальд занял Тильзит, а Малаховский уже выслал разведку вслед русской армии. Выстрелы с бастионов оказались последними за всю кампанию 1757 г.
Было очевидно, что дело не ограничится отступлением за Неман — придётся уйти даже за границу Пруссии, отказаться от завоёванных территорий и потерять все плоды Грос-Егерсдорфской победы. Побеждённые получили полный и безоговорочный реванш. После 9 октября положение армии ещё более ухудшилось: надо было везти 15 тыс. больных и раненых; в обозе почти совсем не оставалось лошадей для перевозки клади; по пути приходилось бросать множество экипажей и повозок. Из арьергарда всё время доносились выстрелы — прусская кавалерия тревожила отступавших, не ввязываясь в настоящий бой, но неотступно сопровождала неприятельскую армию. Апраксин с основными силами шёл на Мемель, а ещё одна колонна следовала восточнее, более коротким путём, чтобы скорее выйти из прусских владений. 16 октября Апраксин достиг Мемеля.
Он решил сохранить, по крайней мере, этот первый и последний трофей столь успешно начавшейся кампании, где пока ещё развевались царские знамёна. Фельдмаршал оставил там гарнизон в 10–12 тыс. чел. под началом Фермора, а с остальными силами прошёл через Самогитию[109] и остановился на зимних квартирах в Курляндии.
Но если в Петербурге ликовали после победы 30 августа, то теперь были поражены тем, что Апраксин вместо продолжения наступательных действий намеревался идти назад. Во весь голос возопили посланники Франции, Австрии и Саксонии. Граф Эстергази всё ещё радовался донесениям Сент-Андре, австрийского военного агента при русской армии, однако и сама армия, и её командующий получили весьма суровую оценку одного прикомандированного к ней австрийского офицера:
«Ежели принять во внимание, сколь мало порядка в сей армии, то и не следует удивляться всем несчастьям и бедам, в оной происходящим <…>.
Когда фельдмаршал Апраксин встретился с толикими препонами продвижению его армии, каковое сходствует с переселением некоего варварского народа, принужден он был, прежде чем вступить в Пруссию, отправить обратно избыток повозок и лошадей, как советовал ему генерал де Сент-Андре, а также избавиться от большей части своих татар, каковые пригодны лишь на то, чтобы опустошать занятую местность. Надо было что-то делать с множеством повозок, которыми сообща владели солдаты.
При известии о Кошеницкой баталии в Богемии[110] имевший вполне определённые инструкции фельдмаршал Апраксин решился вступить в Пруссию и совершил сие, не приняв даже малейших мер предосторожности. Он счёл вполне достаточным выслать вперёд казаков и калмыков, которые подвергали всё вокруг грабежу и разорению, так что для шедшей за ними армии уже ничего не оставалось. Сей генерал дал обитателям Пруссии наикрепчайшие заверения в защите и восстановлении порядка и дисциплины, и жители сей Провинции поспешали со всех сторон для принятия присяги, безропотно доставляя всё, что от них требовали. Но едва утвердились они в своей доверчивости, как воспоследовали всяческие обиды, поджоги домов, убийства, насилия, взламывание церквей и святотатства, вплоть до извлечения из земли мёртвых тел. От сих неслыханных ужасов сия столь процветающая и изобильная страна, где любая другая армия могла бы безбедно существовать в течение долгого времени, превратилась в истинную пустыню. Все сии жестокости принудили несчастных обывателей бросить свои земли и бежать от русских варваров в надежде найти у прусской армии убежище и оружие для мщения. <…>
109
110
Имеется в виду битва при Колине 7 июня 1757 г.