Но вдруг, в разгар всех этих празднеств, благодарственных молебнов, академических актов, торжественных проповедей, иллюминаций и букетов, словно гром среди ясного неба пришло известие о низложении Петра III. 16 июля 1762 г. генерал-губернатор Воейков объявил жителям Кёнигсберга, что на российский престол взошла Екатерина II. Мирный договор потерял свою силу — новая царица возвращала себе Восточную Пруссию.
Сначала у Екатерины были некоторые колебания по отношению к Фридриху II. Более того, понимая, что судьба её силезской армии находится в руках короля, она видела в Восточной Пруссии как бы заложницу для обеспечения окончательной договорённости — захваченная провинция гарантировала безопасность её армии. Воейков снова вступил в свою прежнюю должность генерал-губернатора; снова русские солдаты заняли цитадель и караульные посты в городе; императорский орёл опять появился на зданиях и в «Koenigsberger Zeitung». Прусские офицеры, явившиеся для набора рекрутов, были взяты под стражу, а их жертвы отпущены по домам.
Затем, когда смерть Петра III и возвращение армии из Силезии позволили царице уже не бояться каких-то опасных осложнений, в Восточную Пруссию были посланы новые повеления. 6 августа Воейков объявил, что провинция окончательно передаётся прусскому королю. Снова на дома и в титул городской газеты возвратился орёл Гогенцоллернов, а на караулы опять встали прусские солдаты. В тот же день в Кёнигсберг въехал фельдмаршал Левальд в своём прежнем качестве губернатора провинции. С ещё большим воодушевлением возобновились академические акты, торжественные проповеди, публичные речи. В течение шести лет Восточная Пруссия трижды провозглашалась российской, и теперь третий раз она возвращалась в королевские владения. Перемены, связанные с воцарением Екатерины, заняли всего двадцать дней. Российская империя окончательно отдавала свою добычу. Восточная Пруссия счастливо выскользнула из её рук.
Глава седьмая
Первое вторжение русских в Бранденбург. Бомбардировка Кюстрина (август 1758 г.)
Оккупация Восточной Пруссии должна была оказать огромное влияние как на дипломатию антипрусской коалиции, так и на ход военных действий. Елизавета могла или оставить эту провинцию себе, или же уступить её Польше в обмен на Курляндию и спрямление украинской границы. Возможно, Австрия вначале и согласилась бы на это, но, с одной стороны, она боялась любой экспансии России в Европе, а с другой — опасалась того, что русские завоевания сделают невозможным в будущем всеобщий мир и возвращение ей Силезии. В Вене столь явно не хотели поддерживать своего союзника, что обе державы обменялись довольно резкими нотами. В какой-то момент царица даже пригрозила сепаратным миром с Фридрихом, который, не колеблясь, отдал бы ей уже потерянный Кёнигсберг ради того, чтобы всеми своими силами обрушиться на других участников коалиции.
Неприязнь и отвращение Австрии в немалой степени разделял и Людовик XV. Он тоже опасался движения России на Запад, а обмен Восточной Пруссии на польские земли был для него ещё хуже, чем русская аннексия. Превыше всего, даже больше побед над Фридрихом, он держался за целостность Польши, за то, что он называл её «свободами». Беспокойство вызывала и близость русских к Торну, а особенно к Данцигу. Французские дипломатические агенты в Варшаве, Вене и Петербурге только и занимались протестами против приписывавшихся России проектов, против постоянного прохода её войск через польскую территорию и связанных с этим неизбежных злоупотреблений и эксцессов. И когда герцог Шуазель упрекал русских за слишком мягкое отношение к Восточной Пруссии, то менее всего имел в виду те выгоды, которые могла бы извлечь из неё царица, и не из враждебности к пруссакам. Прежде всего его уязвляло то, что Елизавета распоряжается в этой провинции так, словно это её наследственное владение.