Они обменялись рукопожатиями, а затем неожиданно обнялись, как близкие друзья.
Как выяснилось, у Рейнджа в запасе было всего около получаса времени, чтобы принять душ и привести себя в порядок перед отьездом.
В половине второго пополудни небольшая кавалькада машин покинула стоянку возле гостиницы, направившись к выезду из ласпинского урочища. Венглинская вела себя холодно, сдержанно. Ее голова была повязана платом, концы которого спадали на грудь, на отвороты плаща. У нее были накрашены губы, а ее глаза по обыкновению сокрыты за притемненными линзами очков…
И все же то, что Мокрушин оказался с ней в одной «карете», давало хоть какие-то основания надеяться, что их взаимоотношения не покачнулись, не разрушились окончательно. Что когда-нибудь, вполне возможно, у Рейнджа еще будет возможность поправить свое пошатнувшееся – в глазах этой непростой женщины – реноме…
– Итак? – спросила она сухо, когда они уселись на заднее сидение джипа. – Надеюсь, вы интересно провели минувшую ночь?
– Зря вы меня в чем-то подозреваете, – усмехнулся Мокрушин. – Знаете, я скучал без вас. Интересно, чем мог бы закончиться вчерашний ужин при свечах?
Из рации, которая была включена на прием, донесся голос начальника охраны.
– Хозяйка, тут человек от Исмета вышел со мной на связь. Просит на минуту остановиться возле развилки!
Венглинская адресуясь к сидящему на переднем сидении Артему, сказала:
– Узнайте, что им нужно.
Тот вытащил из гнезда в панели управления «кенвуд» и продублировал по рации запрос.
– Говорят, что хотят перекинуться словцом с… Владимиром, – донеслось из динамика. – Обещают, что надолго не задержат.
Джип с охраной, шедший в полусотне метров впереди «лендровера», вьехал на площадку возле одного из двух расположенных в этом месте татарских кафе. Там же припарковался и «центровой» джип… Мокрушин, теряясь в догадках касательно причины этой задержки, выбрался из машины. А следом за ним вышел и «стриженый одуван», посланный, очевидно, своей хозяйкой…
Со стороны ближнего к ним кафе навстречу Мокрушину двинулся мужчина примерно его возраста, одетый в темное пальто и шляпу. Рейндж вспомнил, что он видел этого субьекта в свите Сайфутдинова. А именно, в тот день, когда они на пару с Ларисой общались с крутым татарином, организовавшим в честь их приезда неслабое представление.
– Селям алейкум, уважаемый Владимир, – поприветствовал его подошедший мужчина.
– Селям…
– Исмет… он сам не смог приехать, да? Он попросил сказать вам – чокъ сагъ олуньыз! По-вашему… «большое спасибо».
– За что?
– Он сказал – за своевременное предупреждение.
– Хм… не очень понял… Но передай Исмету, что я благодарю его за то… что он – поблагодарил меня. Надеюсь, он здоров? Все в порядке, говоришь? Ну что ж, привет ему от меня… Может, когда еще свидимся!
Мужчина вытащил из-под полы какой-то предмет. Оказавшийся, при ближайшем рассмотрении, вложенным в расцвеченные золотыми проклепанными бляшками кожаные ножны татарским ножом с украшенной золочением и разноцветной эмалью рукоятью…
– Что это? – удивился Мокрушин. – Зачем?
– Это – «пычакъ»… нож по-вашему. Исмет просил передать тебе, уважемый Владимир, с благодарностью.
Поскольку отказ от подарка мог нанести тому, от кого он прислан, смертельную обиду, Мокрушин вынужден был принять это неожиданное подношение.
– Красивая вещь, – повертев в руках «пычакъ», сказал он. – Повешу у себя дома на стене… будет память про эту поездку. Поблагодари от моего имени Исмета. Теперь мы можем ехать? Мы, вообще-то, торопимся.
– Еще, уважаемый, велено сказать на словах… Недавно приезжали из Киева люди, предлагали хорошие деньги…
– Так, так… – Мокрушин настрожился. – Что за люди? И за что они вам хотели заплатить?
– Люди эти… – мужчина на мгновение замялся, выбрая слова. – Они – оранжевого цвета. Призывали к нехорошим вещам… Но мы не хотим здесь… э-э-э… насилия и беспорядка!
«Вас просто перекупили, кунак, – подумал Мокрушин. – Но об этом вслух, конечно, говорить никто не станет…»
– Мы хотим спокойно жить на своей земле, – веско сказал местный. – Наши старейшины запретили брать деньги у этих людей. Никто из нашей молодежи не поедет в Москву…
– Ты сказал – в Москву?! – Рейндж насторожился еще сильнее прежнего. – А это точно, что «оранжевые» вербовали людей… для поездки именно в Москву?
– Я сказал, да? Н а ш и туда не поедут! Но мы не знаем… они могли найти других… тех, кто им нужен, кто им будет помогать.
Сказав это, мужчина провел ладонями по лицу, как-будто делал намаз. Потом, показывая, что разговор закончен, он слегка кивнул на прощание и, круто развернувшись на каблуках, направился к двум соплеменникам, дожидавшимся его возле входа в татарское кафе.
Мокрушин вернулся в машину, после чего водители запустили движки и резво тронулись по трассе в направлении поворота к аэропорту Бельбек.
Рейндж показал Венглинской «сувенир», но рассказал ей лишь первую часть разговора. Остальное он решил вначале доложить руководству по возвращении в Москву. Пусть оно, начальство, само решает, нужно ли сообщать такого рода информацию Венглинской, от которой она наверняка попадет к олигарху М, а может, и еще к кому-нибудь… И пусть ломает голову, что вообще сие может означать.
Вскоре они подьехали к КПП аэропорта. Через боковое стекло был уже виден маневрирующий на взлетке ЯК-40, к борту которого их – Венглинскую, Мокрушина и Артема – должны доставить выехавшие из Ласпи транспорты…
Но тут вдруг возникла неожиданная препона. Из двух машин – микроавтобуса и ГАЗ-З1 – высыпали какие-то люди. Их было человек десять или двенадцать… Четверо в штатском, остальные в камуфляже, в масках, при оружии, причем на их черных тужурках отсутствуют какие-либо опознавательные знаки и надписи.
– Майор держбезпеки Терещенко, – представился их старший, державший возле губ мегафон. – Всем выйти из машин! Старший охоронной команды… быстро ко мне!!
– Эт-то что еще за клоунада? – Венглинская скривила губы. – Захотелось после драки кулаками помахать? Ну-ну.
– Не умеют достойно проигрывать, – поддакнул ей Мокрушин. Вспомнив о полученном только что «сувенире», которой, между прочем, может рассматриваться и как «холодное оружие» и как «предмет истрической и культурной ценности», он встрепенулся. – А может, это… из-за «пычака», который мне подарили? Типа такая вот – «дешевая провокация»?!
– Ваш сувенир тут ни при чем, – Лариса поднесла к уху один из своих сотовых. – Семен, здравствуй, дорогой!.. Тут нас в Бельбеке местные эсбэушники тормознули! Да… да… не то, что не пропускают к самолету, но вообще требуют выйти из машин! Ага… так… хорошо, поняла… я тебя – тоже…
Сложив трубку, она сунула ее в дамскую сумочку.
К их джипу подошли двое мужчин в штатском, один из которых небрежно – костяшками пальцев – постучался в стекло со стороны водителя.
– Вам шо, по сто раз приказы повторять?! Всем выйти из машин! И приготовить документы… Зараз будэмо ваши личности устанавливать!!
– Пшел вон, дешевка! – процедила Венглинская. И добавила – уже своим. – Никому не выходить из машины… пусть только попробуют применить силу!
Вся эта форменная ерунда продолжалась еще минут сорок. Терещенко и его коллега попеременно то уговаривали пассажиров выйти из джипа, то принимались кому-то названивать по своим мобилам. Но потом, наверное, уже им кто-то прозвонил и дал новые ЦУ, потому что вся эта гоп-компания вдруг расселась в свои тачки… И уже спустя минуту их – и след простыл.
…В начале восьмого вечера ЯК-40 с тремя пассажирами на борту приземлился в заснеженной Москве. Но не в коммерческом Внуково-3, а по соседству, в «президентском» международном Внуково-2. Где Мокрушина, едва он успел сойти с трапа, сразу взяли в крутой оборот…