Потом Левериджу пришло в голову, что его планы на будущее гораздо менее реальны, чем то, что с ним может случиться в ближайшие несколько минут. Он догадался, что люди, захватившие его, были моряками, — по форме из грубой материи, белесым от морской соли ботинкам, якорям на пряжках ремней; хотя никак не мог взять в толк, что русским морякам нужно в здешних болотах. Сейчас ему нужно было выиграть время, чтобы мисс Эверетт успела поднять тревогу в городе.
Художник повернулся к сидевшему рядом толстяку, который говорил по-английски.
— Эти места очень красивы поздней осенью, — произнес он. — У вас в России есть такие?
Василов выглянул в окно и хмыкнул.
— Чего тут красивого? Урожай на этих болотах не соберешь. Самое красивое — это когда люди трудятся на полях, как в Советском Союзе. А это место годится лишь для свалки.
— Я хотел сказать, что краски здешнего пейзажа очень яркие и красивые. Смотрите, какие оттенки желтого, красного…
Василов пожал плечами.
— Типичный буржуазно-капиталистический вкус. Только в Советском Союзе знают, в чем настоящая красота. Пот трудящейся женщины — вот что прекрасно. А болтовня про оттенки красного и желтого… да кому нужны эти ваши оттенки?
— Вы так полагаете? Хорошо, не будем об этом.
— Ага! — воскликнул Василов. — Вы не можете достойно возразить, вот и стараетесь уйти от темы.
— Я и не собираюсь возражать. Просто мы говорим о разных вещах, поэтому не стоит продолжать беседу.
— А я спрашиваю, кому нужны ваши оттенки? Объясните!
Секунду подумав, Леверидж спросил:
— Постараюсь. Скажите, в России есть художники?
— Советские художники — лучшие в мире. Крещов, Смолинский, Бросодкин — рядом с ними да Винчи просто дрянь. И Рембрандт дрянь, и Микеланджело…
— Как же они пишут, не используя оттенки красного и желтого? Если они берут только холодные тона, как им удается писать картины лучше, чем Леонардо да Винчи?
— Я другое имел в виду. Вы меня неправильно поняли.
— Вы спросили, кому нужны оттенки красного и желтого. Я ответил.
Лысенко, сидевший впереди, рассмеялся.
— А ведь он обставил вас, Василов. Сами напросились.
По лицу Василова пошли красные пятна.
— Что значит «обставил»? Ничего подобного! — закричал он. А Левериджу бросил: — Ваши болота дрянь. И оттенки ваши — тоже дрянь! Ясно?
— Мне это тоже приходило в голову, — ответил Леверидж мягко. — Но только теперь, поговорив с вами, я убедился в этом окончательно.
— Что вы имеете в виду? — насторожился Василов.
— Ничего. Не обращайте внимания.
— Опять вы уходите от темы, — упрекнул художника замполит, — культуры дискуссии у вас никакой нет, вот что.
Машина доехала до развилки, откуда шли три дороги. Водитель снизил скорость. Лысенко оглянулся на Левериджа.
— Куда нам ехать?
Художник осмотрелся.
— Сворачивай направо, — быстро произнес он, зная, что эта дорога хотя и приведет их к цели, но отнимет больше времени, так как она длиннее остальных. Даже эта маленькая ложь напугала его, во рту пересохло. Откинув голову, Леверидж прокашлялся.
— Весной, — сказал он, — когда цветет слива, на болотах белым-бело. Она здесь повсюду растет. — Специально для Василова он пояснил: — Сливу можно употреблять в пищу. Из нее делают очень вкусное варенье.
Василов рыгнул.
— Варенье — еда для стариков и младенцев. Мужчине, занимающемуся физическим трудом, ваше варенье ни к чему.
— А я всегда любил на завтрак бутерброды с вареньем, — заметил Леверидж. — Да и на обед, признаться честно, тоже неплохо.
Василов недоверчиво посмотрел на Левериджа.
— Интересно, — проговорил он. — Неужели капиталистическое общество настолько прогнило, что и поесть у вас прилично нельзя?
— Отчего же? Я ем все, что считаю необходимым. Я только хотел сказать, что у нас варенье едят не только старики и младенцы. Эта хорошая еда для всех: приятно и полезно.
— Ладно, допустим, что в Америке все едят варенье. А что вы скажете о том, что у вас негров линчуют?
Леверидж опешил:
— Не вижу связи…
— Ах не видите! Поясняю: у вас все едят варенье, но негров, которые пытаются голосовать, вы линчуете! И вы еще говорите, что не видите связи?