Вдруг снаружи донеслись топот бегущего человека, потом звук падения, быстрые шаги, и снова воцарилась тишина. Эмили прижала лицо к оконному стеклу, но ничего не заметила. От дыхания затуманилось стекло. Она прислушалась. Эмили была уверена, что шум раздавался именно в ее саду и, значит, кто-то там затаился. Она отставила чашку с кофе, зажгла сигарету и направилась в кухню, но оттуда тоже ничего не увидела, поэтому, плотнее запахнувшись в халат, вышла из дома. После домашнего тепла ей стало холодно, она задрожала. Она почти решила, что ослышалась, но тут ее внимание привлекли валяющиеся на земле три сломанные и раздавленные хризантемы. Наклонившись, она осмотрела следы, ведущие к сараю, где хранился садовый инвентарь. Дверь была прикрыта, и Эмили заколебалась. Одно дело, если туда забрался расшалившийся ребенок, а вдруг там укрылся беглый каторжник? Не дури, велела она себе, на острове никаких каторжников нет. Наверное, дети играют в прятки. Но какие дети будут играть в прятки воскресным утром в столь ранний час? Нет, это что-то другое. Это, должно быть… лучше я пойду и посмотрю, решила Эмили, и все станет ясно. Но на всякий случай…
Она вернулась в кухню и достала из ящика нож для разделки мяса. Неслышно подойдя к сараю, она осторожно приоткрыла дверь и разглядела чьи-то ноги, вытянувшиеся на полу. Эмили быстро затворила дверь. Ее горло сжалось, она дрожала от холода и страха. Она хотела было позвонить в полицию, но тут сообразила, что надо бы выяснить все поподробней: мертв этот человек, ранен или просто перебрал. Не может же она сообщить полиции, что у нее в сарае лежат чьи-то ноги. Там неохотно реагируют на такие звонки. Кроме того, Эмили не хотелось, чтобы в полиции подумали, будто она просто истеричка, страдающая манией преследования. Она настежь распахнула дверь и увидела на полу блондина лет двадцати пяти. Он лежал, раскинув руки по сторонам и полуоткрыв рот. Дыхание его было ровным и глубоким, как под наркозом.
— Ах бедняжка, — прошептала Эмили, — бедняжка.
Она опустилась на колени посмотреть, не ранен ли пришелец. Оказалось, что нет, только одежда его была изорвана, а руки исцарапаны. Она ласково дотронулась до его плеча. Золтин открыл глаза, потом отпрыгнул и забился в угол. Он следил за Эмили большими ярко-синими глазами и тяжело дышал.
— Не бойтесь, — проговорила она успокаивающе и поднялась с колен. — Не надо бояться. Вас никто не обидит.
Несколько секунд Золтин разглядывал женщину. Потом спросил:
— Кто вы?
— Зовите меня Эмили, — представилась она, пытаясь определить его акцент. — Этот дом и сад — мои. Откуда вы появились? За вами кто-то гнался?
Золтин кивнул.
— Полиция?
Золтин покачал головой.
— Тогда потом расскажете. Не хотите ли поесть? Вы завтракали?
На лице гостя расплылась широкая улыбка, которая очень понравилась Эмили.
— Я голоден, — сказал Золтин.
Эмили провела его в дом и только тут поняла, что все еще продолжает держать в руке нож.
— Кажется, он мне не понадобится, — смущенно проговорила она, убирая нож в ящик. — Присаживайтесь и расскажите о себе. Но прежде скажите, что бы вы хотели на завтрак?
— Все, что угодно. — Золтин смотрел на колли, который подошел и стал его обнюхивать. Он положил свою большую ладонь на голову собаки и почесал ее за ушами. — Хорошая псина, — добавил он.
— Это Ральф. Я назвала его так в честь моего первого мужа.
Эмили сняла со стены сковородку.
— Присаживайтесь. Яичница с ветчиной вас устроит? Вам нравится?
Золтин уселся за кухонный стол, а колли положил ему голову на колени.
— Да, — ответил он, — замечательно.
Эмили открыла холодильник и достала ветчину.
— Раз уж вы завтракаете у меня, разрешите спросить, как вас зовут?
— Золтин, — не сразу представился гость.
— Любопытная фамилия. Вы поляк?
— Нет, — ответил он, помолчав.