Ну, а наши герои как-то раз проходили мимо тех окон, глядя в которые скучали четыре темнооких красавицы. Сердца их отозвались, и молодые люди друг в друга тут же влюбились. Любовь открыла ребятам глаза на их бедственное положение и они, смутившись, дружно отправились в реставрационные мастерские. Открывшись во всём старшему мастеру и расположив тем самым его к себе, они безвозмездно прошли необходимую чистку и обработку.
Почувствовав себя, что называется, “в новом теле”, юноши воспряли духом и отправились завоевывать дальнейшее расположение девушек. Но, проходя по мосту и вдруг увидав “железных коней” на своих доселе пустых постаментах, они, не раздумывая, их оседлали и, затрещав мощными двигателями, рванули в отель, чтобы сделать признание возлюбленным.
Тем временем папаша-принц уже усаживал своих дочерей в шикарнейший чёрный “лимузин”, чтобы отвезти их за город и похвастаться своей выгодной покупкой. Машина тронулась и понеслась, а вслед за нею помчались и наши чугунные мотоциклисты. Они преследовали “лимузин”, пока на полном ходу не ворвались в резиденцию Савана, главаря преступного мира, и как только увидели во дворе похищенных скакунов, тут же разочаровались в предметах своего вожделения, объяснив себе происходящее женскою хитростью и коварством.
Напрасно палила по ним бандитская охрана из пистолетов и поливала автоматными очередями! Пули, не причиняя скульптурам существенного вреда, отскакивали во все стороны и постепенно уложили замертво до единого всех бандитов своим рикошетом. Побросав ставшие уже больше ненужными японские мотоциклы, юноши вскочили на коней и умчались обратно в Санкт-Петербург, чтобы, взлетев на Аничков мост, вновь украсить наш город классическими очертаниями.
Красавицы же с разбитыми от горя сердцами вернулись со своим лукавым отцом на родину, в Саудовскую Аравию, где поверяли горечь разлук традиционным мотивам ковров и вышивок, приготовляя тем самым своё приданое, с которым они в скором времени повыходили все замуж и, нарожав детей, нашли, наконец, себе утешение в заботах об их воспитании.
©Сергей Гришунин, 2005
Сергей Гришунин
История о пожарном и астрономе
На остриях звёзд повисла тёплая ночь, и соприкасается её тьма со тьмою вселенских просторов, кое-где подсвеченных уютными фонариками солнц, вращающих на орбитах разноцветные камушки планет, а на них теплится всевозможная жизнь и носятся друг за другом всякие существа удивительных форм, вступая в какие-то иной раз настолько невероятные взаимоотношения, что только и остаётся указывать в бездонное небо, из которого простирается на всё подобная благодать.
Был в нашем посёлке один молодой пожарный, и служил он в третьем расчёте второго участка, вышка отовсюду его видна. Кроме него были там ещё и другие пожарные, славные всё ребята, но в истории, о которой пойдёт здесь речь, дело лишь в нём одном.
Однажды он, было дело в августе месяце, стоял в ночную смену на этой высокой вышке и озирал окрестности посёлка на случай пожара, но лишь окна гасли одно за другим, пока всё наконец не погрузилось в глубочайшую тьму, пронизанную несколькими нитями ночных фонарей его двух главных улиц — Центральной и Железнодорожной.
Только один поселковый дворец культуры ярко горел всеми своими огнями, а в окнах на фоне волнующихся занавесок двигались тени танцующих и загорались перед входом огоньки папирос, от которых иногда вдруг обильно рассыпались оранжевые искры, если курили дерущиеся.
Пожарный со своей вышки увидел, как дверь дворца культуры настежь распахнулась, из неё вылетело несколько вертящихся пар, и головокружительный поток музыки достиг вдруг его ушей, и он, весь охвачен порывом ритмического движения звуков, был сорван какой-то неведомой силой с поста и унесён ею во тьму, в которой ему привиделась фигурка одиноко танцующей девушки.
Не поддерживаемая никем, девушка привольно порхала в ночном небе, подобно куриному пёрышку, освещённая исключительно внутренним светом, а какой-то черноусый дядька в плаще с приподнятым воротником пытался её поймать сачком с длинной ручкой. Когда этот дядька заметил устремившегося к девушке пожарного, то попробовал перехватить его своим сачком, но пожарный ловко уворачивался от сетки, дразня и отвлекая преследователя на себя.
Возник и раскрылся во тьме вдруг какой-то густо напомаженный рот и, сложив трубочкой губы, втянул девушку в себя одним вздохом и, выпустив спокойную струйку дыма, исчез. Облако табачного дыма охватило пожарного с головы до ног, и тот закашлялся, прочищая горло. Под ним образовалось какое-то вертящееся сидение и, по инерции докружившись до его полной остановки, он очутился за стойкой ночного бара и плескался перед ним в рюмку коньяк из бутылки, ловко влетевшей в руку черноусого бармена, как раз того самого дядьки с длинным сачком, но только уже без плаща.
Налил он рюмку и себе, поднял её и сказал:
— Ты знаешь, за что мы сейчас выпьем, точно также это знаю и я, но давай об этом лучше помолчим, чтобы между нами была теперь тайна и её глубина, столь же глубокая, как тишина, осталась нам теперь постоянным напоминанием об этом недосягаемом для нашего рассудка происшествии.
Выпив, они с тех пор подружились, часто встречались друг с другом, то и дело беседуя о запредельном и вечном, поскольку черноусый оказался по профессии астрономом и был достаточно сведущ в этих предметах.
©Сергей Гришунин, 2005
Сергей Гришунин
История про сгоревшую баню, красного слона и певицу из ореховой скорлупки
В начале октября это было, вечером в пятницу, стемнело уже почти. Пожарный шёл домой из пожарной части, усталый после тушения поселковой бани, в которой чуть было не угорел весь штат местной мастерской по изготовлению памятников и надгробий: трое скульпторов, два камнереза и один словоруб, то есть специалист по вырубке имён, дат и прощальных напутствий покойному от родных и близких, то есть — эпитафий, как это называется по прейскуранту. Нелепый случай, в смысле самой сути подобных профессий, а всё — водка и курение в неположенных местах. Одежду их огонь всю до нитки сожрал, и только шапочки войлочные остались, которые надевают, чтоб в парилке от жара не задуреть, да видать природная пересилила дурь, и тут хоть валенки на голову себе напяль, а спасайся — кто может. Голые мужики просили подбросить их до мастерской, стесняясь своей прокопченной наготы, но пожарный в науку оставил их отрезвляться холодным октябрьским ветерком, великодушно предложив им с возвратом пожарный рукав для прикрытия срама, на всех один, зато длинный.
Так, вспоминая о прожитом дне, шёл пожарный через родной посёлок, устало приветствуя кивком знакомых односельчан, и огни фонарей поблёскивали на его медной каске. По пути он завернул в магазин и долго стоял у прилавка, не зная чего бы такого купить. Наконец, попросил взвесить полкило грецких орехов и с десяток стручков едкого красного перца для приготовления настоящей абхазской аджики. Потом взял ещё с полтора кило мяса и столько же, только литров, красного сухого вина. Его разливали из больших деревянных бочек, занимавших в магазине целую стену — десятки видов, но он всегда брал только один сорт — каберне, по своему обыкновению.
Какой-то малыш лет семи возился у игрового автомата с игрушками, ему не везло, пожарный подошёл и сказал: “Выбирай”. Тот выбрал красного слона, и пожарный вытащил ему игрушку, ловко зацепив загривок и хобот. Слон чуть было не вывалился из длинных пальцев кран-машины, ударившись на подъёме о штангу, как это обычно бывает, но удачно повис на своём твёрдом крючковатом хоботе, проехав так до самой корзины, и тогда они оба крикнули: “Йес!” — как только он в неё плюхнулся, упав, правда, сначала на самый край и чуть не свалившись обратно в игрушечную кучу. Довольный пожарный вытащил добычу из автомата, весело вручил счастливому игроку, и с покупками двинул к дому, напевая себе под нос какую-то песенку из далёкого детства, видимо уже подзабытую им преизрядно, поскольку невозможно было разобрать слов, а для того, чтобы привести здесь её мелодию, увы, недостаёт знания нотной грамоты.