Ну, не дикари, а?
— Жизнь коротка, на всё времени не хватит, — сказал однажды Архип Прямоходящий и, чтобы совместить две практики — самосозерцание и созерцание нечистот, не мылся три месяца.
Архипа Прямоходящего, хоть и был он и мудрецом, и просветленным, одна проблема всё-таки мучила. Никак у него третий глаз не открывался. Архип бывало и чакры чистит, и мантры читает, и даосское дыхание практикует, и прану усваивает, и энергию ци по организму гоняет — не открывается глаз, хоть ты тресни!
Делать нечего, пришлось Архипу денег скопить и поехать к Великому Гуру на консультацию. Пять дней Архип постился, спал под звездным небом возле лотоса древовидного (чтобы денег на гостиницу не тратить), но на прием к гуру всё же попал.
Посмотрел Великий Гуру на Архипа и так и эдак, биополе руками пощупал и говорит:
— Так открыт же у тебя третий глаз! Давным-давно, может, даже с самого рождения.
А после помолчал и прибавил:
— Только он у тебя близорукий. Минус девять.
Подарил Архипу белый батистовый платочек и домой отправил.
А что делать? В третий глаз линзу не вставишь.
Архип Прямоходящий знал, как его фамилия будет по-латыни. Но никому не говорил. Чтобы не плодить лишних иллюзий.
Архип Прямоходящий частенько в астрал уходил. Дня по три отсутствовал, а иной раз и неделю.
Соседи интересовались:
— И что там тебе, в астрале в этом?
А Архип только улыбается загадочно:
— Не вербализуется это. Хорошо там. Ароматы…
И впрямь, бывшая жена не раз замечала: как Архип из астрала вернется, то от него пивом пахнет, а то и вовсе — духами женскими…
Познакомился как-то Архип со спиритами, и пригласили они его на свои посиделки.
Вот настал вечер, сели спириты в кружок, зажгли свечи, достали блюдце и стали по обыкновению дух Наполеона вызывать. Явился дух. Всё как положено: столик качает, по деревяшке стучит, в колокольчик звенит, баб за голые коленки хватает. И стали ему спириты вопросы разные задавать. Кто ценой барреля нефти интересуется, кто Галкой-буфетчицей, кто в лотерею выиграть норовит. Один только Архип сидит в уголке и молчит.
— Что же ты, дядя, ничего не спрашиваешь? — говорят ему спириты.
— А с чего это вдруг я, умный человек, стану с дураком консультироваться? — отвечает Архип.
Разобиделись спириты: мол, почему это вдруг их Наполеон — дурак.
— А кто ж еще, кроме дурака, в Бардо полторы сотни лет просидит? — объяснил Архип, а после наклонился к самому блюдцу, да как заорет:
— На свет иди, балда! Ослепительно-белого боишься, так хоть на какой-нибудь иди, — всё лучше, чем панталоны зря просиживать!
Разом все стуки-шорохи прекратились. Ушел дух, и как после его ни вызывали, так и не вернулся. То ли послушался, то ли обиделся. Кто ж его, дурака, знает?
У Архипа Прямоходящего был сосед, который имел природу Будды. И самого Будду. И мать его.
У Архипа Прямоходящего был сосед снизу — брахман, сосед слева — даос, сосед справа — синтоист. А соседа сверху не было. Потому что бог умер.
©Юлия Боровинская, 2005
Давид Голиафский
Глаз господина Бихолдера
Жил в городе N один человек. Так себе человек, вроде ничего особенного. Фамилия у него была Бихолдер, а имени-отчества никто и не упомнил — то ли Натан Абрамыч, то ли Ганс Фридрихович, то ли вообще Джеймс Джуниорович.
Так вот, ничего особенного ничем особенным, а ходил про господина Бихолдера слушок, будто левый глаз его обладает какой-то такой особой чувствительностью. Будто бы если посмотрит господин Бихолдер своим левым глазом на некий объект и, не к фотопортрету будь сказано, сморгнёт — значит, где-то в этом объекте есть Прекрасное. А ежели глядит хоть и пристально, да немигаючи — то всё, приехали, нечего этому объекту (или субъекту, кстати, какая разница) на наличие в себе Прекрасного даже претендовать. Да, и чем, значит, больше глаз моргает, тем соответственно больше Прекрасного в наблюдаемом.
Как вы понимаете, сограждане быстро про эту особенность господина Бихолдера прознали и решили её к чему-нибудь полезному приспособить. Собрались, посовещались и решили — быть Бихолдеру оценщиком произведений искусства.
С тех пор как наваяет энский скульптор какую скульптуру, или художник какую картину намалюкает — так сразу вызывают господина Бихолдера, левым глазом его попользоваться. И если глаз не сморгнёт — то картину можно спокойно на куски резать, а статую на пушку переплавлять. Если моргнёт пару раз — то можно гостинице какой продать или ресторану. А если заморгает часто-часто — удача тебе, искусный человек: Лувр, Прадо, Уффици, Сотбис, все дела.
Так оно и продолжалось много лет. И вот однажды устроили в городе N большую выставку — живопись, графика, скульптура, инсталляции всякие. Народу собралась куча. И, конечно, господин Бихолдер расхаживает, важный весь, окружённый толпой ценителей искусства. Ходит по выставке, поглядывает да помаргивает, всё как обычно.
А надо ж так было случиться, что в этот день проездом город N посетила высокопоставленная пара — герцог Б. со своей невестой. Герцог был черноволос, черноус, атлет, боксёр, бретёр, в общем — крутого нрава человек. А невеста его — юная княжна неописуемой прелести.
И вот идут они себе по галереям, герцог зевает, не скрывая скуки, а княжна всё по сторонам смотрит, живо интересуется, да и проходят мимо господина Бихолдера с ценителями. А господин Бихолдер поворачивается от очередной картины, и взгляд его падает на княжну.
А теперь представьте, что видит герцог: стоит какой-то мужичонка, челюсть отвисла, слюна течёт, и его невесте часто-часто подмигивает. Герцогу и не за такое приходилось с людишками расправляться, вот и тут — заревел “Да как ты смеешь!!!” и своей тренированной рукой боксёра ка-ак врежет господину Бихолдеру по переносице!
Господин Бихолдер, не издав ни звука, оседает на руки ценителей искусства, а левый глаз его выскакивает из орбиты, падает на каменный пол и даёт трещину.
Немая сцена продолжалась минуты две. Когда все пришли в себя, герцог с невестой вскочили в карету и уехали восвояси. А жители города N погоревали, погоревали, да стали расходиться. Потому что кому сдалось это искусство, если не знаешь, Прекрасное оно или нет.
Одним словом, уже через полчаса в национальной галерее города N не осталось ни одного человека. Поэтому никто не заметил, как из расколотого глаза господина Бихолдера выползла маленькая хищная Красота и, кровожадно облизываясь, спасла мир.
©Давид Голиафский, 2005
Давид Голиафский
Загонщики Душ
Гарабардийн Чуррбойсотцан имел в составе себя:
раз — косые глаза;
два — жды пересечённую давними шрамами безволосую грудь;
три — тысячи лет душевного опыта, но об этом — ниже.
Будучи монголым, Гарабардийн не имел ни на себе, ни при себе многих одежд, даже зимой. Сверху вниз его отделяли от сурового внешнего мира:
шапочка из свиной кожи с дырой для косицы;
усы, которыми он зимой обматывался, как шарфом, а летом подпоясывался, как ремнём;
шкура яка с прорезями для головы и рук.
Деревня Драгун-Табор, где протекало существование Чуррбойсотцана, находилась в горах так далеко от любого другого жилья, что насколько её жители себя помнили, все умершие в ней воплощались заново в ней же. “Такого расстояния нашим хилым душам не покрыть, да ещё по морозу и горам”, — бормотали драгун-таборчане, думая, что нашли объяснение осёдлости своих душонок.
Они ошибались в корне женьшеня. Любой обладающий даже и небольшой крупицей Знания, в курсе, что среднестатистическая психея за день может покрыть около двадцати восьми полётов стрелы, даже по самой пересечённой местности.
Сложившаяся же ситуация имела корни совсем иного рода. Испокон века в Драгун-Таборе поселились Загонщики Душ. Откуда в забытой богами и демонами деревушке появились эти древние существа, никто не знает, да и неважно. Важно то, что с давних пор табун драгун-таборских душ находился под неусыпным присмотром Загонщика.