Изменился лишь баланс сил. Вглядываясь, вслушиваясь, принюхиваясь, Ветер распознавал новую тенденцию: вначале эти изменения было малозаметными, неосязаемыми, но с течением времени скрытое становилось явным.
Посреди пустыни появилось Нечто Существенное.
И все, что обычно здесь катится, карабкается, семенит, ходит и ползает, не придерживаясь какого-либо порядка или плана в своих перемещениях, внезапно обрело Направление, будто изнутри невидимого круга кто-то протянул электрические провода — к каждому кустику, каждой пустынной змее, шакалу, орлу или мыши.
Когда далекие караваны — один за другим — стали сходить с проторенных путей, Ветер понял, что происходит нечто из ряда вон выходящее. Подчиняясь общему движению, он поспешил туда, где всего каких-то пару колов времени оставил торчать из песка рассохшийся телеграфный столб, уже догадываясь о том, что увидит, когда приблизится на расстояние легкого дуновения.
Чрево
Иона. Эй, там, снаружи!
Кит. Ты когда-нибудь спишь вообще?
Иона. Не-а!
Кит. Чего тебе?
Иона. Мне скучно, кит!
Кит. Господи, когда же это кончится?..
Иона. Ты бы спел, что ли…
Кит. А ты отстанешь?
Иона. Ну, если хорошо споешь…
Кит. Ладно, слушай.
(Поет.)
Иона (перебивает его). Похоже на колыбельную… Невесело как-то…
Кит. Я очень хочу спать. Очень. Хочу. Спать. Это — колыбельная. Я думал, может, ты, наконец, уснешь и дашь мне отдохнуть. Честное слово, я не хотел тебя глотать. Я СОВСЕМ не хотел…
Иона. Это ведь колыбельная для китов, верно?
Кит. Верно. Других я не знаю.
Иона. То есть такие вот… колыбельные… вы детишкам своим поете… на ночь…
Кит. Так и есть.
Иона. И они засыпают и спят прямо в воде?..
Кит. Да.
Иона: Вот бы посмотреть на это.
Кит: Эээ…
Иона. Одним глазком только…
Кит. Знаешь, я бы тебя хоть сейчас… изблевал. Но — не положено. Я ведь очень послушный кит. Придется тебе посидеть тут еще… ммм… некоторое время.
Иона. А это сколько?
Кит. Пока не поумнеешь.
Иона. А…
Кит (про себя). Ты бы уже поумнел, что ли…
Иона. Не могу.
Кит. Ну вот, так и будем, значит… без сна и усталости… без сна… и усталости…
Иона. Кит!
Кит. А?
Иона. Не спи! Ты когда засыпаешь, у тебя температура падает… внутри. И я замерзаю.
Кит. Вот, оказывается, в чем дело! Что ж ты… молчал?.. Давно бы уже костерок развели! А я бы выспался наконец…
Иона. Ну ты голова, кит! Сам я не додумался. Может, и дровишек подкинешь?
Кит. Лови. Так ты, пожалуй, поумнеешь рано или поздно.
Иона (раздумчиво). Главное — с чего-то начать…
САША ЗАЙЦЕВА
ОДЕЖДА ДЛЯ ДОМОВЫХ
У одного склочного старика, сапожника, умерла любимая дочь. Он похоронил ее, а потом, разбирая вещи дочери, обнаружил среди всего распашонки и маленькие ботиночки. Он не понял, что это за лилипутская одежда, сложил ее в мешок и пошел домой. Дом, где жила его дочь, он заколотил досками, чтобы жить в нем смогли только дикие звери. Он пришел к себе в каморку и разложил непонятные вещи на столе. Попробовал примерить один крошечный ботиночек, и тот налез ему только на большой палец ноги. Он подумал: должно быть, моя дочь дружила с домовыми. У старика домовых не водилось, и он пошел к соседям.
— Домовые есть? — спросил он прямо.
— Водятся, — ответили соседи.
— Тогда вот им, — сказал старик и протянул соседям сверток с распашонками. — Одежда.
Соседи заглянули в сверток и спросили:
— У вас умер внук?
Старик вернулся домой и выпил три кружки пива. Потом он вернулся к могиле дочери, чтобы черкнуть на дощечке рядом с «доченька» еще одно слово: «Внук».
Старик не мог просто так смириться с тем, что ему полагался внук, а теперь шиш. Старик выпил еще пива и пошел в соседнюю деревню с оружием.
— Отдайте мне каких-нибудь детей, — сказал он, — иначе будет война. Только мальчиков! — добавил он, потому что сам был когда-то маленьким мальчиком, а что делать с маленькими девочками — он не знал.
Жители деревни немного испугались. Войны этот старик, конечно, не устроит, но с него станется подпалить курятник или потоптать огороды. И они решили отдать старику самых ненужных детей, какие были в городе: брата и сестру, чьи родители давно погибли. Теперь они жили на улицах и просили денег у деревенских, надоели совсем. Деревенские нарядили брата в чистую одежду, а его сестру — в мальчишеские брюки. Они привели детей к старику и сказали: