Воевода успокоился и с удовольствием узнал, что татары не мешкают и готовятся к новому походу.
Глава VII
Добрая весть
Спасенный Аллою инок, между тем, с страшными опасностями пробирался к Киеву, куда понемногу стали собираться попрятавшиеся по всем углам и дебрям, жители. Многие скрывались в ближайшем лесу и жили в медвежьих берлогах. Каждый татарин казался страшнее лютого зверя. Русские были преимущественно землепашцами и, несмотря на бедствия, за оружие не брались. Они кормили и содержали ратников, но и только. Это выползание из нор походило на гибель тараканов, посыпанных порошком. Спустя некоторое время оставшиеся в живых тараканы снова начинают показываться и селиться в старых местах.
А Чебушовы осенью, живя в лесу и собираясь переселиться подальше, не могли тронуться с места, вследствие тяжкой болезни отца Юрия, кончившеюся смертью.
После похорон Татьяна Юрьевна Чебушова, хотя и слышала, что татары ушли и что в Киев можно опять вернуться, но от горя не могла тронуться с места.
Любимицею ее сделалась совершенно поправившаяся Стеша и она с утра вместе с нею уходила на могилу мужа и оставалась там до сумерек, наступавших очень рано.
Прислуга, видя, что боярыню их нельзя уговорить вернуться, наняла работников и начала поспешно сколачивать на зиму избушку.
Татьяна Юрьевна чувствовала, что не дело делает, не соглашаясь ехать в город или в какое-нибудь село, но не могла совладать с собою и не могла покинуть милой могилы.
— Ведь кроме этой могилы у меня нет ничего на свете, — говорила она маленькой Стеше.
— Боярыня, сколько раз ты мне говорила, что не веришь в смерть Юрия? — отвечала ей Стеша.
— Это правда, что не верю, а все-таки страшно как-то.
— Да и что зимой делать у могилы, даже и лампадки затеплить нельзя! Дождем заливает.
Разговор этот происходил в шалаше, где сидела Татьяна Юрьевна и Стеша, и несмотря на шубейки, обе дрожали от холода.
— Матушка боярыня, — войдя, сказала няня, — какой-то инок пришел и непременно хочет тебя видеть.
— Зови, няня, зови сюда скорее!
Няня приподняла ковер, которым был завешан вход, и позвала инока. Монах перекрестился на икону и поклонился боярыне.
— Ты ли будешь Татьяна Юрьевна Чебушова? — спросил инок.
— Я самая и есть, — отвечала Чебушова.
— Ну так, матушка, Бог милости прислал! — сказал монах, доставая что-то завернутое в тряпицу.
— Жив? — крикнула мать.
— Жив, — отвечал монах, вынимая образок и показывая его, — знаком тебе этот образок?
— Ну еще бы! Откуда ты его взял?
— Он сам мне его дал и велел снести к вам и все рассказать.
Инок в подробности рассказал все, что видел и все, что Юрий приказал ему передать.
Мать и старая няня плакали от радости. Стеша вся превратилась в слух.
— Так боярин Дмитрий при Батые? — спросила Татьяна Юрьевна.
— Да и в большой у него милости.
— А Юрий?
— А Юрий при боярине. Меня к нему привела дочь Батыя и вывела на дорогу.
— Какая дочь Батыя?
— Молоденькая девушка. Она его привела из палатки и говорила с ним по ихнему, — отвечал инок.
— О, Господи! Так он по ихнему и говорит! — вскричала мать.
— Тебе, сударыня, бояться этого нечего. Он вере своей не изменит. Так он и сказал.
— Тебе сударыня бояться нечего. Он вере своей не изменит.
Наградив инока, Татьяна Юрьевна стала поговаривать, что, пожалуй, лучше ей уехать в город, что там сын скорее найдет ее.
Вместо хаты из бревен была устроена часовня над могилою и в ней повешен образ.
Глава VIII
Бегство Юрия
Татары, между тем, двигались со своими кибитками, женами, детьми и стадами за Карпаты, куда и появились раннею весною. Тут князья и короли увидали, что татарское иго не шутка. Первым досталось полякам, потом, обложив их данью, Батый двинулся ж Венгрии.
Храбрые венгерцы даром не сдавались. Татары по-прежнему проходили огненным потоком, совершая такие же жестокости, какие совершали в России.
— А ты прав, — говорил боярин Дмитрий Юрию, — на чужую кровь легче смотреть чем на свою родную.
Разговор этот происходил в стане, раскинутом на берегу реки, через которую предполагалось переправиться на следующее утро, в виду венгерского войска, которое намеревалось не пустить татар далее.
— Послушай, боярин, — отвечал ему Юрий, — и если я не прав в том, что я скажу тебе, то ты прямо говори мне. Ты знаешь пословицу: «с волками жить — по волчьи выть».
— Знаю.
— Ну, как ты думаешь, отпустит нас от себя когда-нибудь Батый?
— Не знаю. Может быть и отпустит.
— Нет, никогда не отпустит. Он тебя будет всегда держать при себе. Ты, боярин, защитник Киева. Он всем будет тебя показывать и будет тобой кичиться. Я думаю, что теперь нам всего лучше бежать.
— Нет, я не побегу.
— А я думаю бежать. Но я убегу так, что ни тебя, ни себя не подведу.
— А как же?
— Теперь сходи к хану и скажи ему, что завтра я готов воевать за него с венграми и завтра же меня или убьют или возьмут в плен.
— А, понимаю.
— А ты погорюй обо мне. Помни, боярин, мое слово, иди по моим следам. Ступай же к хану.
Пошел Димитрий к Батыю и обрадовал его известием, что Юрий готов воевать с венграми.
С раннего утра началась переправа. Много легло тут татар, но количество войска взяло и тут перевес и, после целого дня переправы, татары были на другой стороне, а к вечеру завязался страшный бой.
Батый никогда не принимал участия в битве, а стоя на возвышенном месте, знаками делал распоряжения или же посылал кого-нибудь из бывших при нем всадников с приказанием.
Юрий находился при нем.
— Скачи, Юрий, к хану Байдару и скажи ему, чтобы двинулся правее в обход, — крикнул Юрию Батый.
Сердце у Юрия дрогнуло и он понесся изо всей мочи.
— Теперь всего удобнее, — думал он.
Подскакав к хану, он передал ему приказание Батыя и, повернув, направился назад, но подался в сторону, где была стычка, и вмешался в густую толпу. Сам ли он соскочил с лошади или упал с нее, но только конь его принесся назад один.
— Верно храбрый русский убит! — сказал хан Байдар своим приближенным, — это его конь.
— Да, это его конь.
В сторонке, в кустах, рядом с несколькими трупами лежал Юрий весь в крови. Завидев раненого татарина, едва передвигавшего ноги, он крикнул довольно громко:
— Абдул, а Абдул!
— Кто зовет? Помочь не могу. Сам так ранен, что не знаю, донесет ли Аллах, — тихо отвечал татарин.
— Скажи в стане, что Юрий, русский, убит, — проговорил Юрий.
— Скажу! Туда тебе и дорога, собака. Кабы не рана, то я бы добил тебя, любимчик ханов!
Вскоре стало смеркаться и наступила чудная, тихая лунная ночь. Долина была покрыта трупами и ранеными, которые стонали и приподнимались. Среди трупов стоял Юрий и быстро раздевал венгерца с изрубленным лицом и, надев на себя его одежду, заменил ее своею. Некому было видеть его спешной работы. Он на ходу застегивался и поправлялся и быстро затем углубился в лес, несколько раз осенив себя крестным знамением.
— Боярин, Димитрий, — сказал в этот вечер Батый своему пленнику, — приходится мне огорчить тебя, да что же делать! Ведь сынок-то твой не вернулся.
— Знаю. Конь прискакал один.
— Сейчас привели раненого Абдула и он говорит, что видел русского, — сказал один из присутствующих ханов.