Через некоторое время я наткнулся на статью Мелетинского об англосаксонском эпосе, в котом он указывал на параллели между героями англо-саксонского «Беовульфа» и датской саги о Хрольфе Краки. Сам конунг там едва упоминался, как Хротульф, а еще указывалось на параллель между Беовульфом (т. е. «пчелиным волком», «Медведем») и Бодваром Бьярки («Медвежонком»), героем и победителем чудовищ из дружины Краки. И тут я вспомнил о мелькнувшей у меня мысли – когда всплыли параллели между Краком, Кроком, Краки и их вещими дочерьми, поневоле припомнился Бивой, и подумалось – да не Беовульф ли это? Оказывается, вполне возможно.
И вырисовалась примерно вот такая таблица соответствий между западнославянскими и скандинавскими героями:
Затруднюсь сказать, что значит такое сходство персонажей. Вряд ли оно случайно, но даже если и нет, то о чем говорит? Отражение ли это неких реальных исторических событий – или остатки какого-то общего эпоса? В любом случае они указывают на гораздо более тесное переплетение судеб славян и германцев, чем принято обыкновенно считать.
Следующим историческим персонажем, с которым связана судьба балтийского славянства, можно считать… гунна Аттилу.
Гунны, без преувеличения, самый загадочный народ, пронесшийся над Европой в том смерче, который именуют «Великим переселением народов». У нас есть два подробных описания гуннов – труд римского историка Аммиана Марцеллина (на нем, собственно, и основано нынешнее представление о гуннах вообще, об их внешности и образе жизни), и мемуары дипломата Приска Паннийского, ездившего в столицу Аттилы с византийским посольством. Так вот если вычеркнуть из обоих описаний слово «гунны», то никто не догадается по ним, что речь идет об одном и том же народе. Гунны Аммиана безобразны, подобны «двуногим зверям». Приск отмечает красоту гуннских женщин, а встретив прижившегося среди гуннов эллина, не узнал в нем земляка, пока тот не заговорил. Гунны Аммиана проводят жизнь на седле и в кибитке, боясь зданий, будто гробниц, и всю жизнь проводят в кочевьях, так что никто из них не знает, где родился. Приск описывает столицу Аттилы, как настоящий деревянный город, описывает и дворец вождя. Аммиан утверждает, что гунны никогда не касаются сохи. Согласно Приску, гуннское простонародье пьет напиток из ячменя, а знать любит вино – и то, и другое без земледелия немыслимо. Гунны Аммиана одеваются в шкуры и носят их, пока те не развалятся. Гунны Приска одеваются хорошо, а знатные – даже роскошно. Интересно – особенно для нашей темы – то, что Приск величает Аттилу «повелителем отдаленных островов океана». Речь, скорее всего, идет про Балтийское море – к иному «океану» владения Аттилы не могли выйти в принципе. Но… каким образом их «повелителем» мог бы стать вождь конной орды кочевников, которые, как это живописно обрисовано у Аммиана, спустившись с седла, едва могут ходить? Никакая конница и в более поздние времена не доходила до балтийских берегов из Приднепровья или Подунавья. Тем паче невозможно было это полторы тысячелетия назад.
На занимательные мысли наталкивает и рассмотрение образа Аттилы в эпической Германской поэзии. Если Вы, читатель, смотрели немой фильм Фрица Ланга «Нибелунги» – а если не смотрели, сделайте это при первой возможности, оно того стоит! – то помните основную коллизию второй серии, посвященной мести Кримхильды за подло убитого Зигфрида. Тевтонская богиня, чтоб заполучить оружие против убийц, отдает себя полузверю. Особенно ярко это отражено в сцене, где Кримхильда (в блестящем исполнении Маргарет Шён) спускается… нет, снисходит! в главный зал хором Аттилы (не менее блестяще сыгранного Рудольфом Кляйне-Рогге). И полузверь отлично понимает, что к нему снисходят, он благоговеет, он счастлив, он готов порвать в клочья всякого, исполнить любое повеление – лишь бы ледяная статуя на ступенях приняла его руку и сделала шаг…