В общем, у меня получилось что-то среднее между научной монографией, учебником и эссе. И, может быть, это и к лучшему: все же написанные сухим, лапидарным языком монографии читать скучновато, а если они к тому же переполнены цифрами – то тем паче. А в виде книги для чтения моя работа может быть интересна не только специалистам и студентам, но и широкому, как говорится, массовому читателю, которому небезразлично прошлое его страны, которая когда-то была Россией.
Не знавший покоя
Кто же это такой в России не знал покоя? Да русский мужик. Обитатель посада и подгородной слободы, цеховой или мещанин из уездного или даже губернского города, но прежде всего – великорусский крестьянин.
В русской литературе XIX века, мемуарной и очерковой, можно встретить благостные суждения о том, как русский мужичок, убравшись осенью с поля, на всю зиму заваливается на теплую печку. Даже профессор В. О. Ключевский заявил: «Так великоросс приучался к чрезмерному кратковременному напряжению своих сил, привыкал работать скоро, лихорадочно и споро, а потом отдыхать в продолжение вынужденного осеннего и зимнего безделья». Думается, что писавшие такое, подобно этому мифическому «мужичку», собрав со своих крепостных осенние оброки, на всю зиму закатывались в веселую Москву с ее Благородным Собранием и балами, а то и в Париж, и искренне полагали, что их мужички точно так же благоденствуют в своих занесенных снегом избушках. А уж пензенскому поповичу Ключевскому совсем не к лицу такая наивность.
Диссонансом врывается в этот умилительный хор рассказ князя Георгия Львова, земского деятеля, первого председателя Временного правительства России, которому пришлось в юности вместо балов и визитов окунуться с головой в хозяйственную деревенскую жизнь. Папенька старших сыновей учил в Гейдельберге, а когда пришла пора учиться двум младшим, он счел тульскую гимназию недостаточно качественной для своих детей и, оставив имение и богатый дом на главной улице губернского города, отправился с семьей и прислугой в Москву, в нанятый особняк. В результате сам князь Георгий успел закончить только гимназию (значительно позже он смог поступить в университет), а его младшему брату пришлось уйти из пятого класса: нужно было заниматься хозяйством, чтобы не впасть в полную нищету. Юные князьки носили полушубки и высокие смазные сапоги, поднимались по несколько раз в ночь, чтобы проверить, как выедают корм рабочие лошади на конюшне, а на паркете гостиной они собственноручно пропускали через грохот вороха пшеницы, отбирая семена на посев. Естественно, что им пришлось непосредственно, а не через управляющего, иметь дело с рабочими, и так же непосредственно увидеть крестьянскую жизнь не только летом, но и зимой.
Воспоминания этого Рюриковича, потомка святых князей ярославских – подлинный гимн русскому крестьянину и его нечеловечески тяжелому труду. Нельзя не привести хотя бы фрагменты, пусть и обширные, этих воспоминаний, чтобы читатель не умилялся медовым речам сладкопевцев о русском мужичке, благоденствовавшем под отеческим попечением благоверного самодержца в «динамически развивавшейся» России.
«Едва ли в какой-либо другой стране земледельцы знают такой труд, как русские. Да и не только рядовые земледельцы, но и колонисты на новых диких землях, труд которых превышает обычные нормы, и те не сравняются с рядовым русским мужиком. Я видел жизнь земледельца в Европе, в Америке, в Японии, Манчжурии, колониста в Канаде, в канадской тайге, знаю работу русского мужика во всех частях Европейской России, Западной Сибири и на Дальнем Востоке, и впечатления юных лет и последующие в ближайшем соприкосновении с мужицкой работой и в личном участии в ней говорят одно: такой тяжелой работы, как у нас, нигде нет <…>