Год у сандвичан начинался с ноября и делился на двенадцать месяцев, по тридцать дней в каждом. Все тридцать дней имеют разные наименования. Двенадцатый месяц, макашти, посвящался увеселениям, играм, пляскам и показательным сражениям. Король, где бы он ни находился, должен был сам открыть этот праздник.
Перед восходом солнца он надевал на себя роскошный плащ из перьев, садился в лодку и отплывал на такое расстояние, чтобы с появлением солнца снова вернуться на берег. Здесь ожидал его один из лучших ратников. На берегу он сбрасывал плащ, и ратник на расстоянии тридцати шагов бросал в него копье, которое король должен был поймать. Если ему это не удавалось, его убивали.
Кто-то посоветовал Камеамеа отменить этот обычай, чтобы не подвергать опасности свою жизнь. Но он гордо ответил: он так же искусно умеет ловить копье, как его воины метать, и ему не грозит ни малейшей опасности. Поймав копье, король шествовал с ним подмышкою в неяву, или главный храм. Это служило знаком к открытию празднеств. Всюду начинались примерные битвы, для которых приготовлялись копья с тупыми концами. Во время макашти всякие наказания прекращались. После смерти короля приносились человеческие жертвы. В знак скорби по умершим царапали себе тело до крови, остригали волосы, выбивали себе передние зубы.
Волосы сандвичане не брили, как нукагивцы, а стригли коротко, причем мужчины оставляли от лба до затылка гриву, наподобие римского шишака, а женщины — две длинные пряди на висках. Как шишаки, так и пряди окрашивали истолченными кораллами в бледно-желтый цвет, отчего на первый взгляд казалось, что у туземцев двухцветные волосы. Сандвичане смышлены, способны и не лишены природного вкуса. Все изделия сандвичан, особенно ткань, которую вырабатывали женщины, были прекрасного качества. Кору дерева таро мочат, потом натягивают на доску и колотят плоской лопаткой, жилистые частицы расплющиваются, сливаются и образуют тонкую ткань, которую окрашивают соком кореньев и ягод. Узоры разрисовываются бамбуковым прутиком с расщепиной наподобие пера. Иногда употребляют вальки с нарезными узорами, как на европейских фабриках. Сочетания цветов и рисунки так хороши, что могли бы создать славу любой европейской фабрике.
9. В ПЕТРОПАВЛОВСКЕ-НА-КАМЧАТКЕ
Расставшись с «Невой» у Сандвичевых островов, Крузенштерн направился к Камчатке. Через тридцать пять дней плавания от острова Овайги 14 июля 1804 г. «Надежда» подошла к Авачинской губе. У входа в Авачинскую губу стоят «Три брата» — острые камни, вытянувшиеся в ряд у стрелки утеса, замыкающего вход. Авачинская бухта — одна из живописнейших на земном шаре. Высокие горы, леса и тундры затрудняют сообщение Камчатки с материком Азии. Наиболее удобный доступ в эту страну — с моря. Авачинская губа дает удобное спокойное пристанище заходящим в нее судам. Узкий пролив с высокими стенами скал по обеим сторонам соединяет ее с морем. Зеркальные воды губы почти не волнуются ветром: для него нет доступа в эту твердыню природы. Кругом пустынно. Петропавловск, раскинувшийся на берегу маленькой внутренней бухты губы, похож на деревню. Маленькая церковь, несколько десятков жалких домиков, крытых древесной корой, — вот и все здания.
Через одиннадцать месяцев плавания после выхода из Кронштадта «Надежда» снова вошла в русские воды и стала на якорь в Петропавловской гавани, самой отдаленной и заброшенной во всем государстве.
Прибытие «Надежды» в порт составило целое событие. Это было первое русское судно, пришедшее из далекой Балтики, совершившее небывалый переход, не имевший себе подобного в истории русского флота. Весь город пришел в движение. Всех охватило праздничное настроение. Жители выражали искреннюю радость по поводу прибытия моряков и всячески, старались им чем-нибудь услужить. Корабль был расснащен, вся оснастка была отправлена в портовые мастерские для ремонта, так как после продолжительного непрерывного плавания, сопровождавшегося сильными бурями, нуждалась в исправлении или замене.