В заключение он выражал уверенность, что культурным, гуманным обращением с подчиненными «мы достигнем более хороших результатов, чем пользуясь линьками и розгами».
Неправилен был бы вывод о низкой дисциплине на судах, возглавляемых этими мореплавателями. Воспоминания современников да и самые описания плавания свидетельствуют об образцовом порядке и высокой дисциплинированности, царивших всегда на кораблях. «Уменье начальствования» было в сильной степени присуще командирам. Все они отличались большой строгостью и требовательностью, но были одновременно справедливы и человечны в своем отношении к командам.
Многочисленные страницы путешествий показывают постоянную заботу командиров о своей команде. На первом месте, и при подготовке к экспедиции и в плавании, стояла всегда забота о физическом состоянии, о здоровье матросов. Качество пищевых продуктов было исключительно высоким, вряд ли царский флот, кормивший спустя 100 лет людей червивыми щами, видел когда-либо лучшее питание. Всегда были налицо различные средства борьбы с цынгой, этим бичом дореволюционных дальних плаваний. Использовалась малейшая возможность снабжения судна свежими, новыми и разнообразными припасами.
Жизнь на кораблях, казалось бы, однообразно утомительная в дальних плаваниях, была всегда наполнена разумным трудом, постоянной учебой и воспитанием людей. На зимовках происходили строевые учения, такелажные работы, обученье грамоте и арифметике, охота, рыбная ловля, лыжный спорт. Много внимания уделяли командиры развлечениям, справедливо считая, что разумный отдых отражается непосредственно на состоянии настроения и здоровья матросов, а тем самым и на исполнении служебных обязанностей. На заграничных стоянках команду знакомили всегда с иностранной культурой.
Еще более поразительно в условиях жестокой дореволюционной эпохи, да еще начала XIX в., отношение мореплавателей к туземным племенам Тихого океана.
Подавляющая масса зарубежной литературы, а равно и отечественной дореволюционной, повествующей о первобытных народностях, отличается ярко выраженным шовинизмом, грубым высокомерием и презрением к дикарям, сознанием своего расового превосходства над ними. Отсюда вытекали, естественно, и полное непонимание культуры, мировоззрения, психологии этих народностей и жестокое отношение к ним.
Резким исключением и в этой области являются кругосветные мореплаватели, и тут опередившие свой век. Они стоят в этом отношении на одном уровне с такими выдающимися путешественниками-исследователями, как Миклуха-Маклай.
Труды мореплавателей содержат богатейший материал для характеристики колониального положения тихоокеанских туземных племен начала XIX в. Литке, дважды побывавший на Марианских островах, нашел там громадные перемены к худшему за десятилетнее испанское хозяйничанье на островах. Давая резкую критику испанских порядков в колониях, описывая жестокую эксплоатацию каролинцев, в частности принудительный труд, автор замечает: «Для удержания их употребляются, может быть, и не всегда чистые средства, такие, к каким и везде капиталы прибегают, чтобы закабалить рабочих».
Другие мореплаватели — Головнин и Крузенштерн — дали уничтожающую оценку эксплоатации населения северных островов Тихого океана Российско-американской компанией. Только у этих исследователей нашлись сто лет тому назад слова, объясняющие «ненависть и вражду диких» к колонизаторам не врожденными свойствами туземцев, а жестокостью и эксплоатацией пришельцев.
Историка и этнографа поражает то обстоятельство, что впечатления сенявинцев от чукчей (луораветланов) совершенно не соответствуют другим сообщениям того времени. Источники XVIII да и XIX вв. твердят единодушно о дикости, угрюмости, воинственности, жестокости кочевых оленных чукчей. Между тем, участники экспедиции Литке нашли их весьма веселым, гостеприимным, мирным народом. Прекрасное объяснение этого противоречия дает сам Литке: «Дружеские, неоднократные посещения наших судов могли, конечно, произвести добрую перемену в и расположении. Но мне кажется, что они никогда не были стол беспокойным народом, как их описывали. Они были немирные, по куда с ними обращались дурно; с переменой обращения и они переменились. Все это я разумею об оленных, т. е. кочевых чукчах, которых и здесь около нас было довольно; оседлые же чукчи всегда слыли тихими».