Однако достоверные сведения на сей счет появились лишь в 1747 г., когда на допросе в Тайной канцелярии племянник крупного вельможи, адмирала Н.Ф. Головина, молодой граф Н.Н. Головин, вернувшийся из Пруссии, где он служил в армии волон-те ром, столкнулся с требованием рассказать о вступлении во «франкмасонский орден», назвать других членов, сообщить его законы и уставы. Головин лишь признал принадлежность к масонству свою, графов Захара и Ивана Чернышевых. Первый служил в гвардии, второй несколько позже являлся обер-прокурором Сената. Более информативным было донесение императрице некоего М. Олсуфьева о масонской ложе Петербурга, работавшей но сложному ритуалу с наличием у адептов высоких степеней посвящения. Во главе ее 35 участников в 40-х годах столетия находился великий мастер Р.И. Воронцов, тогда, конференцминистр, среди братьев значились поэт А.П. Сумароков, офице ры II. Мелиссино, Д. Осте рвал ьд, С. Перфильев, П. Свистунов, М. Дашков, Ф. Мамонов, М. Щербатов, тройка князей Голицыных, С. Трубецкой, Н. Апраксин, И. Болтин, С. Мещерский, П. Бутурлин и др. Знатные персоны, разночинный элемент состав лял явное меньшинство. Из членов десять были иностранцами21.
О существовании масонства стало известно после его появления. Дворянское общество в целом относилось к нему либо отри цательно, считая адептов безбожниками, либо безучастно-насмешливо. Самодержавие не принимало в их отношении запретительных мер. Сведения о серьезных гонениях опровергаются более вескими данными известного литератора И.П. Елагина (1725— 1796), свободно посещавшего ложи, и одной печатной речью анонима от 1758 г. с выражением радости по поводу того, что масоны наслаждаются «счастливейшим спокойствием» под ски погром императрицы22. Но положение братств в системе российского абсолютизма юридически узаконено не было, чем объясняется стремление заручиться по примеру других стран покровительством монархов.
Наши масоны, видимо, поддерживали контакты с британски ми и немецкими собратьями, о чем достоверные факты в литера туре отсутствуют. Распространение лож шло весьма медленно. За период с 1750-го по 1770 год их насчитывалось всего 17, главным образом в Петербурге, а также в Москве, Риге, Митаве, Архан хельске1. Часть целиком состояла из иностранцев и работала на их языках. Беря в среднем цифру 20 для членов братства, получим в сумме 340 человек, что было каплей в море даже среди дворянства. Воздействия на общественно-политическую жизнь они почти не оказывали.
Если верить отрывочным сведениям, то масоны вели традиционные обрядовые работы якобы без связи с политикой. Сошлемся на неоконченную «Повесть о самом себе» того же Елаги-да, вступившего в Орден «с самых юных лет» (очевидно, в 40-х родах), движимого любопытством и тщеславием, надеждой найти там покровителей и друзей из вельмож. Занятия «вольных каменщиков» казались ему игрой лиц, желавших «на счет вновь приемлемого забавляться, иногда непозволительно и неблагопристойно». Справлялись там обряды странные, проводились действия «почти безрассудные», слышались «символы невразумительные, катехизы, уму не соответствующие». И далее: «Ни я, ни начальники иного таинства не знают, как разве со степенным видом в открытой ложе шутить, и при торжественной вечери за трапезой несогласным воплем непонятные реветь песни и на счет ближнего хорошим упиваться вином, да начатое Минерве служение окончится празднеством Вакху». Вследствие глубокого разочаро валия, неофит почти не посещал собрания и «прилепился к писателям безбожным» в лице Вольтера, Руссо, Гельвеция. И только «благодать Божия» и наставления одного британского масона но мешали ею окончательному нравственному падению2. Конечно, изображенная картина не вполне соответствовала реальности с учетом преобладания среди братьев людей достаточно культурных из среды аристократии, имевших несколько другие ипте ресы.
22