Лидия была уволена 3 декабря 1938 года и съехала в скромную гостиницу. Это время было очень тяжелым для молодой девушки. Дело даже не в сплетнях, распространившихся в связи с ее резким уходом и сценами ревности жены художника, о которых стало известно окружающим. Во-первых, она чувствовала, что, сама того не желая, причинила зло людям, сделавшим для нее так много добра. Во-вторых, Европа была на пороге войны, и Лидия, как человек без гражданства и работы, не могла рассчитывать на спокойное будущее в этой стране. Однажды она уже потеряла родину, дом и семью. Лидия написала прощальную записку и выстрелила себе в сердце. К счастью, пуля застряла в грудной кости. Ей вовремя оказали помощь, и здоровью ничего не угрожало. Стрелять второй раз она не осмелилась, собрала свои вещи и уехала из Ниццы, поселившись у тети.
Мира в семействе Матиссов тоже больше не было.
С одной стороны, никто не сомневался в честности Лидии и невинности ее отношений с художником. С другой стороны, всем было ясно, какое значение для Матисса приобрела эта русская за такое короткое время. Именно эту духовную близость и особое значение чужой, по сути, женщины не могла простить ему жена.
Дело в том, что Амели посвятила свою жизнь мужу и его профессии. Когда в начале их отношений Матисс заявил, что любит Амели, но живопись будет для него всегда на первом месте, юная девушка приняла это и решила стать частью и этого мира. Именно она поддержала Матисса, когда он сомневался, делать ли живопись своей профессией или оставить это как хобби. Она читала ему вслух по ночам, когда из-за тяжелых мыслей он не мог заснуть. Она настояла на том, чтобы официально признать и забрать в семью Маргарет, дочь Анри от одной из натурщиц. Она позировала для его картин сама, искала других подходящих девушек и материалы для работы. Когда Матисс не мог обеспечивать семью, она открыла шляпный магазин, чтобы Анри мог творить дальше. И вдруг через 40 лет совместной жизни Амели поняла, что ее место заняла посторонняя женщина.
Лидии больше не было в доме. Но Матисс не мог работать без этой русской. У него начались приступы тахикардии, он не мог спать. Амели это чувствовала и съехала из квартиры весной 1939 года, распорядившись, чтобы адвокат начал процедуру развода и раздела имущества, в том числе всех картин, рисунков, гравюр и других произведений, созданных Матиссом.
Адвокаты и помощники стали частыми гостями в ателье художника – необходимо было точно подсчитать и описать все его работы. Матисс был раздавлен, он встретил свою жену только летом, в первую неделю июля, в кафе, однако он не смог вымолвить и слова. Амели общалась с его другом и арт-дилером на протяжении получаса. «Я сидел словно истукан, клянясь, что больше никогда не позволю заманить себя в подобную ловушку»[11], – вспоминал художник. Дети встали на сторону матери, упрекнув отца в неблагодарности за все те годы, которыми она пожертвовала ради него.
Когда 3 сентября 1939 года Великобритания и Франция объявили Германии войну, Матисс хотел уехать на запад, но понял, что не осилит эту дорогу. Друзьям Анри признавался, что совершенно опустошен и хочет уехать из Парижа: «Последние двенадцать месяцев меня совершенно сломили»[12]. Через Францию последовала вереница беженцев. Матисс уехал в небольшой город Рошфор-ле-Ивелин, чтобы решить, как и где жить дальше.
Примерно в это время он разыскал адрес Лидии и написал, что нуждается в ней. Она пришла в день его именин с букетом цветов, которые нарвала в саду своей тети: это были маргаритки и васильки.
Матисс в тот же день написал этот букет. Кроме того, они открыто поговорили о будущем сотрудничестве. «Я была одинока, ничем не связана, и в жизни меня ничто не удерживало. Я понимала, что будут говорить люди о молодой красавице и старом богатом мужчине, но проблемы собственной репутации меня не интересовали»[13], – вспоминала позже Лидия. Матисс, по ее воспоминаниям, был осторожнее: «Он говорил: „Вы молоды. У вас вся жизнь впереди, все дороги открыты перед вами“» [14]. Лидия же видела не дороги, а только пропасти без него. Матисс не вполне понимал, что Лидию волновал не вопрос о том, как к ней будут относиться в интеллектуальных кругах Франции, а вопрос выживания во время войны и ответственности за душевное состояние человека, который так много для нее сделал. Лидия считала себя ответственной за разлад в семье мастера, и поэтому ей было важно поддержать художника, наладив его быт и создав условия для работы. В своих воспоминаниях она писала, что в тот период хотела спасти его: «Он заставил меня почувствовать, что я еще могу быть кому-то полезной»[15].
11
Сперлинг X. Матисс / перевод с английского Н. Ю. Семеновой. Москва: Молодая гвардия, 2011.
13
Сперлинг X. Матисс / перевод с английского Н. Ю. Семеновой. Москва: Молодая гвардия, 2011.