Вторая неделя называлась «машкараты». Молодежь наряжалась до неузнаваемости. Девушки одевались в мужскую одежду, мужчины — в женскую. Костюм машкарата состоит в основном из меховой одежды: надевали ее навыворот, лицо закрывали платком, масок не носили: не знали, из чего их делать.
Пришедшим машкаратам хозяева обязаны были организовать музыку: играть на балалайке или петь плясовую. Машкараты пляшут до тех пор, пока не надоест хозяевам, затем молча уходят в другую избу. Основная задача машкаратов — веселить хозяев и не быть узнанными.
Перед пасхой обязательно мыли стены и полы дома, скоблили столы и скамейки. Во время праздника ходили друг к другу в гости и христосовались, то есть троекратно целовались, говоря: «Христос воскрес!», на что другие отвечали: «Воистину воскрес!»
В это же время молодежь собиралась для игр на улице. Гоняли кожаный, набитый оленьей пли коровьей шерстью мяч, бегали наперегонки или «куликались» (игра, напоминающая современный хоккей на траве).
Был еще такой обычай. Если на заимке случалось несколько именинников, то старший из них посылал кусок праздничного пирога младшим.
На вечорках плясали «досельный» танец «под язык», ибо музыкальных инструментов почти не было. Группа «припевальщиков» напевали своеобразный мотив: «тру-та ту-та ту-та ту-та… цер-лиль-ли-да, дер-лиль-ли-да…» — и притопывали ногами. Иногда раздавались возгласы: «Ца-ца! ца-ца! выше! выше!»
Танцевали двое — мужчина и женщина. Сначала выходил мужчина, танцуя и кланяясь, приглашал даму. Дама плавно вертится на месте, затем грациозно плывет по комнате, помахивая платочком.
Кое-кому на первый взгляд такой танец может показаться и непонятным. Это естественно. Вроде бы и музыки-то нет. Но ведь не все, как известно, понимают и классическую музыку. Так и тут. Но если внимательно вслушаться, вдуматься, то постепенно сам невольно заряжаешься этим волшебным ритмом, который незаметно набирает силу и овладевает тобой. А музыка есть! Она внутри твоего существа. Тебя охватывают какие-то непонятные, но приятные переживания и настроения: тут и молодецкая удаль, и тихая грусть, и еще что-то глубокое, необъяснимое, от чего то замирает, то вновь стучит сердце и играет кровь. Танец очень напоминает деревенские пляски жителей русского Европейского Севера. Но, как правильно подметил А. Л. Биркенгоф, здесь, пожалуй, было даже больше изящества и легкости.
Случилось так, что этот танец с легкой руки невежественных культпросветработников 40 —50-х годов получил новое странное название «омуканчик», или «омуканово».
Дело в том, что жил в Русском Устье обрусевший юкагир Семен Варакин по прозвищу Омуканчик (умер в 1942 году). Он очень любил плясать и припевать. Поэтому во время пляски некоторые припевальщики в шутку напевали:
И вот, не разобравшись, «деятели» культуры перекрестили древний русский народный танец в «омуканово». Он даже транслировался по центральному телевидению: группа лиц, одетых в якутские малахаи, нелепо подпрыгивая, размахивая руками и издавая нечленораздельные ввуки, шумно двигались по кругу. Беру на себя смелость со всей ответственностью заявить, что эта была грубая пародия.
В последние годы XIX века в моду стала входить кадриль. Любимыми танцами были «подгорная», «рассоха». Припевальщики, прихлопывая в ладони и притопывая ногами, напевали частушки типа:
Или
В этот момент выходят в круг два парня, и начинается своеобразное состязание. Они танцуют по очереди, стараясь перещеголять друг друга в сложности колен. Повторять коленца нельзя, всякий раз надо было показать что-то новое, то чечетку, то присядку и т. п. Это называлось «плясать задачами».