Память о подвигах и смерти Ермака сохранилась в многочисленных народных песнях, впоследствии записанных, и в сказаниях, передаваемых сибирскими летописями. В XIX в. в Тобольске, возникшем на месте Исксра, был поставлен памятник Ермаку. Повидимому, скульптура удачно передает общий облик славного атамана, каким его изображает Ремезовская летопись. На постаменте памятника — краткая надпись: «Ермак Тимофеевич. Завоеватель Сибири. 1582».
Предварительные разведки строгановских «охочих людей», удобство речных дорог, преимущество русского вооружения, наконец, общее состояние Сибирского ханства, лишенного внутреннего единства, в значительной мере облегчили Ермаку его предприятие; но в то же время успех его, без сомнения, был обусловлен героизмом самого Ермака и его бесстрашных соратников.
Русским людям, достигшим на востоке естественных границ своей великой равнины, «Земной пояс» (Уральский хребет) должен был казаться необычайно высокой Преградой. И действительно путь через Камень был очень нелегок. Сопряженный с различными трудностями и опасностями, он шел по обширным пространствам безлюдными лесами, местами «тесными речками», по которым вследствие их мелко-водности можно было плыть только в «обласах» без большого груза. К тому же, на перевале через Камень, вершины которого «в облаках не видети, а коли ветрено, ино облако раздирает»» русским людям грозила опасность и со стороны кочевых туземцев, подстерегавших добычу на волоку между реками Собью и Ельцом.
Вот почему и после освоения камского (южного) пути з Зауралье не забывали и морского пути. Из Холмогор или из устья р. Кулой поморы «бежали парусом» в Карскую губу, принимавшую в себя речку Мутную. С ее верхозья озерами и волоком в У2 версты переходили на р. Зеленую, впадающую в Обскую губу. Отсюда, не огибая полуострова Ял-мала, шли в Тазовскую губу, где была расположена Манга-зея. Путь этот был тоже нелегок, на нем тоже встречались всякого рода трудности и «морем непроходимые места», но зато он давал возможность в сравнительно короткий срок
■перебросить товары в Зауралье и обратно. В Карскую губу «поспевали морским ходом» в две недели, на дальнейший •путь требовалось недели две-три, так что переход от Поморья до Мангазеи занимал недель пять-шесть, в то время как речной путь с Камы брал 2*4 месяца.
Впрочем, морской путь в Мангаэею имел вместе с тем и свою отрицательную сторону. Плавание происходило на малых кочах,2 вмещавших груз не свыше 400 пудов. Шли под парусами, вследствие чего продолжительность пути всецело зависела от случайностей погоды: если не было попутного ветра, кочи принуждены были поворачивать назад; если на-реках Мутной или Зеленой застигали ранние морозы и вода замерзала, мореходам приходилось «животишки свои и запасы метать на пусте», а самим на лыжах добираться до Березова; иногда приходилось пробиваться через льды 3—4 недели, меняя из-^а этого намеченный маршрут; нередко происходили серьезные аварии, кончавшиеся гибелью людей и товаров. Ходить в Обскую губу на больших судах было почти невозможно, .ибо их легче затирало льдами, а перетаскивать волоком 'было не так-то просто. В силу этого сно^ тения с Мангазесй-поддерживались преимущественно каботажным, т. е. береговым, способом.
Таким образом, в конечном счете, и морской и речной путь в Зауралье одинаково представлял «великие трудности», энергично преодолеваемые русскими людьми.
В течение XVII в. «чрезкаменный путь» оставался большой сибирской дорогой, по которой с каждым годом все увеличивалось движение в Зауралье и обратно. Северным Печорским путем пользовались наряду с морским для торговых и промысловых целей; южный, камский, поначалу был использован преимущественно в целях завоевательных.
Строгановы ошиблись в своих расчетах; постаравшись открыть путь на Обь для себя, они содействовали проложс-
яию его «для великого государя» и тем самым ввели Манга-эею в область государственного ведения и управления.
Действительно, уже с конца XVI в. освоение земель за. Уралом энергично осуществляется государством. Правда,, не имея сперва достаточно хорошо сорганизованного аппарата и уменья, вырабатываемого опытом, московское правительство предпочитало итти по следам тех частных предпринимателей. соперником которых оно стало. Но это отнюдь, не меняло существа дела. О том, насколько энергично действовало московское правительство, отправившее вскоре после смерти Ермака новые воинские силы в Сибирь, чтобы покончить с Кучумом, наглядно свидетельствует число острожков, которые были поставлены русскими в конце XVI в. В: течение всего лишь лет двадцати (1585—1604). Таковы: Назымский (Янк-ваш) и Казымский городки (1585), Тобольск (на месте Искера) и Тюмень (1587), Лозвинский городок (1590), Березов и Пелым (1593), Сургут и Тара (1594), Обдорск (1595), Нарым и Кетский городок (1596), Верхотурье (1598), Мангазея (1600), Томск (1604).
Из числа новопоставленных острожков Тара, на границе-степей, до XVII в. оставалась в Сибири крайним к югу-русским городом. Все течение Иртыша было завоевано только в первой четверти XVIII в. с постройкой (1715—20) крепостей Железннской, Ссмипалатнон и Устькаменогорской.
Острожки, служившие опорными пунктами для дальнейшего продвижения по стране, сооружались непосредственна на водных путях. «Продвижение русских на восток, в глубь. Сибири, шло преимущественно речными путями, позволявшими с большей легкостью преодолевать обширные пространства сибирских лесов и тундр. Благоприятным условием являлось в этом отношении обилие вод — «реки пространные и прекрасные зело» — и их равномерное распределение по поверхности северо-азиатской равнины» х. 3
События начала XVII в. (крестьянская война и польско-шведская интервенция) несколько замедлили освоение русскими Северной Азии. Оно возобновилось с новой силой с 1618 г., когда были построены Кузнецк на р. Кондоме, притоке Томы, впадающей в Обь, и Маковский городок на Енисее. С тех пор никакие внешние и внутренние события в Московском государстве не задерживали продвижения русских по Сибири вплоть до берегов Тихого океана.
Лродвиженнс по Сибири и ее освоение в общем носили следующий характер. Обычно впереди, на свой страх и .риск, шли ради «проведывания новых землиц» так называемые промышленниками3 — казаки и другие «охочие люди». Как скоро им удавалось отжрыть такую «землицу», воевода ближайшего административного пункта приказывал ставить в ней новый острожек и посылал туда служилых люден с боеприпасами и продовольствием под начальством пятидесятника. Сибирские острожки были типичными русскими крепостцами старого типа: земляной вал и деревянные стены, а перед ними ров составляли основные укрепления подобных острожков, внутри которых стояли различные служебные и жилые постройки. Но были и менее сложные укрепления — просто в виде плетеницы даже бел рва и вала или с тыном на валу. Под защитой острожка начинал постепенно селиться люд невоенный, и возникала с течением времени торговая слободка, куда съезжались для скупки пушнины русские торговые люди; если поблизости была удобная земля, на ней оседали «пашенные мужики».
По мере увеличения русского населения, острожек переименовывался в город, в который назначали. воеводу. Как самим воеводам, так и подведомственным им лицам начальствующим было наказано приглашать к себе местных князьков, ласкать их, вести с ними обмен, дарить различные подарки, но ни в коем случае не давать холодного, а тем более 4
огнестрельного оружия. Хорошим обхождением старались склонить князьков мирно вступить в подданство русского царя, причем для ручательства в верности ему князьки должны были оставлять аманатов (заложников) — сына, брата, вообще какого-нибудь близкого родственника. Правительство постоянно напоминало воеводам, чтобы они не творили никаких насилий над «мирными иноземцами», не брали бы с них лишних податей, не обращали их насильно в христианство. Но подобные указания Плохо приводились в исполнение, и местные власти часто раздражали туземцев.