Из-за лесу, лесу темного,
Из-за белого березничка,
Из-за частого осинничка
Выходила красна девица
На Дунай-реку умыватися;
Умылася, умывшися — набелилася,
Набелившись — нарумянилась,
Нарумянившись — призадумалась,
Призадумавшись — слово молвила:
«Ах, талан ли мой, талан такой
Или участь моя горькая;
На роду ли мне написано,
На делу ли мне досталося?
В лесу ли лесу не было,
Срубить ли мне было нечего?
В людях ли мне людей не было,
Любить ли мне было некого?
Как просватал сударь-батюшка
Что за вора, за разбойника,
За плута, за мошенника!..»
Со вечера вор коня седлал,
Со полуночи вор со двора съезжал.
Ко белу свету вор домой приезжал;
Воскрикнул он громким голосом:
«Встречай меня, молода жена,
Примай коня томного,
Сымай платье кровяное!»
Убралась млада, на Дунай пошла,
На Дунай пошла платье мыть…
Все платье перемыла,
Осталася рубашечка брата милого,
Брата милого, любимого!
Скорые ноги подломилися,
Белые руки опустилися,
Ясны очи помутилися,
Из глаз слезы покатилися…
Пришла домой да расплакалася:
«Ах ты, свет, мое ладо милое!
На что ты губил брата милого,
Брата милого, родимого?» —
«Не я губил — губила ночь темная,
Не виноват я в том, жена ты моя!
Была его встреча первая,
Встреча первая, молодецкая!»
Чулков, ч. III, стр. 690–691, №170.
Тюремные песни
34. «Жавороночек размолоденький...»
Жавороночек размолоденький,
На что рано вывелся, молод вылетел
На дикую степь на Саратовску?
Ты воспой, воспой песню новую,
Песню новую, развеселую.
Ты потешь нас, потешь двоих молодцев,
Двоих молодцев, людей бедныих,
Людей бедныих, солдат беглыих,
Солдат беглыих, безбилетныих,
Безбилетныих, беспаспортныих.
Ты потешь нас в каменной Москве,
В каменной Москве, в земляной тюрьме,
За тремя дверьми за железными.
Акимова, стр. 102, № 58.
35. «Вы, леса мои, лесочки, леса темные!..»
Вы, леса мои, лесочки, леса темные!
Во лесах-то садики, садики зеленые;
Во садах кусты, кусты позаломаны.
Все дружочки наши, все-то позаловлены,
Во немецки во железа все-то позакованы,
Во большой домок все-то посажены.
Сидят-то они, богу молятся,
Со слезами в землю все-то кланяются:
«Ты возмой-ка, возмой, туча грозная!
Ты пролей-ка, пролей, батюшка силен дождь!
Ты размой-ка, размой стены каменны,
Ты выпусти-ка нас на святую Русь!»
Из острога-то они все разбежалися,
По темным лесам все-то размырялися,
На полянушку они, соколы, собиралися,
Во кружок они, удалые, садилися…
«Саратовский сборник», т. I, 1881, стр. 265.
36. «Как бывало мне, ясну соколу, да времечко...»
Как бывало мне, ясну соколу, да времечко:
Я летал, млад ясен сокол, по поднебесью,
Я бил-побивал гусей-лебедей,
Еще бил-побивал мелку пташечку,
Как, бывало, мелкой пташечке пролету нет.
А нонеча мне, ясну соколу, время нет:
Сижу я, млад ясен сокол,
Я во той ли золотой во клеточке,
Во клеточке — на жестяной нашесточке;
У сокола ножки сопутаны,
На ноженьках путечки шелковые,
Занавесочки на глазыньках жемчужные!
Как бывало мне, добру молодцу, да времечко,
Я ходил-гулял, добрый молодец, по синю морю,
Уж я бил-разбивал суда, корабли,
Я татарские, армянские, бусурманские,
Еще бил-разбивал легки лодочки,
Как, бывало, легким лодочкам проходу нет.
А нонеча мне, добру молодцу, время нет.
Сижу я, добрый молодец, во поиманье,
Я во той ли во злодейке в земляной тюрьме.
У добра молодца ноженьки сокованы,
На ноженьках оковушки немецкие,
На рученьках у молодца — замки затюремные,
А на шеюшке у молодца — рогатки железные.
Мордовцева и Костомаров, стр. 77, № 31.
37. «Ах! Талан ли мой, талан таков...»
Ах! Талан ли мой, талан таков,
Или участь моя горькая,
Иль звезда моя злосчастная?
Высоко звезда восходила,
Выше светлого месяца,
Что затмила красно солнышко!