Они, эти девки, на вечерушках пропили деньги, а лошадь осталась у этой девки. Вот тебе, у нее находится лошадь. Ходил-побирался молодой человек, увидал эту лошадь и стал спрашивать, присватываться. Присватал ее и, вот тебе, -сговор делать.
Она собрала девок, попили, погуляли, и пошла она его провожать. Идет она, его провожает, он все затягивает ее далее и далее. Пришли уж они — в лесу мост. Вот она видит, что так нехорошо, отвильнула, а сама пустилась бежать да бежать. Они погнались, погнались, — не нагнали, упустили. И вот на мост взошли, говорят: "Зачем нам ее было пускать, убить бы ее, зарезать".
А она все спешит. Потом она поднялась да за ними следом, а они не видят. Они подняли куст, да под куст. Она подождала, когда все улеглись, да сама под куст. Прошла она мимо, никого не затронула, прямо к кладовой. Взяла два пальца с кольцами. А их в ряд лежат двенадцать человек. Потом она пошла оттуда, зацепила одного ногой.
Он спрашивает: "Кто это ходит?" А она: "Это невинная душа". На середине зацепилась за другого, и этот спрашивает: "Кто это толкает?" — "Молчи, это невинная душа".
Проходит она и третьего зацепила, крайнего самого. А он так же спрашивает: "Ктой-то это?" — "Молчи, — говорит, — это невинная душа".
Вот приехал жених, ничего не знает, что она у них была. "Нужно, — говорит, — свадьбу делать". — "Ну, давай свадьбу делать".
Они (родные невесты) заявили в милицию — пригнали полк солдат. Посадили жениха с невестой за стол и они (товарищи жениха) говорят: "Что такое? (окружили, атаковали избу). Ай мы, — говорят, — живорезы какие?" Невеста говорит: "Конечно, живорезы. Ты, — говорит, — чуял, как я у вас была, по ногам-то ходила?" — "Чего же ты, — говорит, — видела?"
Она выскочила из стола да кинула ему эти два пальца. Он как пустит ей вслед кинжалом! Прямо в дверь он попал.
Переловили их, открыли этот куст, а в нем — сколько же резаных людей, пальцы с перстнями, золотыми кольцами! Им было некогда сымать, они только били да рубили.
Ну, их и самих всех перестреляли.
С тех пор этих живорезов нет.
Как гармонист к чертям ходил
Вот был такой знаменитый гармонист. Как Анна Куприяновна славилась сказками, так и он с гармонью. Хорошо играл! Вот брали его по простым беседам везде, как он ославленный, по купцам и по царям он игрывал. Дюже везде восхваленный был. Где ни поиграет, хвалят везде да все в ладушки щелкают. Он и говорит: "Везде я был, во всем белом свете, только у чертей не был!"
Вот тебе, является человек на коне в двенадцать часов ночи. И взяли его. Играл-играл он. Там убрата комната, завеси хорошие, и барышни убраты хорошо и кавалеры. И играл он до тех пор, пока запотел. Вот тебе, плясали они и не видели, как он завесью утерся. И вдруг он видит, что эти завеси удушельники, утопленники, передратые ихние кожи висят, присыпальники на фартуках у чертей. Удавленник на штанах у черта, прямо шкура снята и надета. И утопленники.
Вот он играл-играл и говорит: "Пора домой!"
Вот они подвели к вороху деньгам и к вороху углей. Вот если бы он не утерся и взял бы деньги углями, а как он утерся, то он видит: эти деньги, а эти уголья. Вот, значит, они подвели к уголю и деньгам. На уголь показывают — деньги, а на деньги — уголь.
Он почесался-почесался и говорит: "Мне деньги так не требуются, как уголь". И насыпал. А заместо угля денег полны карманы.
Подали ему вместо кареты удушельника-человека, вместо коня — утопленника-человека. И обоих он их знает, они недальние, ихнего села. Подъезжает он к деревне и, смелости набрался, говорит: "Костя, это ты?" А Иван вместо коня отвечает: "Почему ты нас знаешь?" — "Да вижу!" Вот они слезами залились: "Только нам встреча с тобой одна, а то нам мука вечная и бесконечная здесь".
Тот малый страсти набрался и гармонь свою побил, и потеперь не играет: боится — черти разорвут.
Про волшебницу-девку
Девка приказывала жениху читать над ней, как умрет. Вот он читал-читал над ней до двенадцати часов. И вот она поднимается. Он испугался да псалтырем по лбу ударил. Она опять уснула.
На другую ночь он идет и горюет. Встречается старичок: "Возьми, — говорит, — ты мерку маку".
Вот приходит полночь, и чует он — они летят (черти слетаются). Скочил он на печку, высыпал мерку маку, а сам псалтырь все читает.
И их налетели через избу черти: и косые, и хромые, и глаза драные. Вот тебе кочета закричали, они все убежали, не дали съесть этого малого.
На третью ночь дюже идет-плачет. Опять старичок встречается и говорит: "Ты теперь две мерки принеси песку".