А Мишенька подставил скамеечку, полез в свою кроватку и запищал тонким голосом:
— Кто ложился в мою постель?..
И вдруг он увидел девочку и завизжал так, как будто его режут:
— Вот она! Держи, держи! Вот она! Вот она! Ай-я-яй! Держи!
Он хотел её укусить. Девочка открыла глаза, увидела медведей и бросилась к окну. Окно было открыто, она выскочила в окно и убежала. И медведи не догнали её.
Лесной гнёт
Ехал мужик с горшками, потерял большой кувшин. Залетела в кувшин муха и стала в нём жить-поживать. День живёт, другой живёт. Прилетел комар и стучится:
— Кто, кто в терему? Кто, кто в высоком?
— Я, муха-горюха, а ты кто?
— А я комар-пискун.
— Иди ко мне жить.
Вот и стали вдвоём жить.
Прискакала блоха:
— Кто, кто в терему? Кто, кто в высоком?
— Я, муха-горюха, да комар-пискун, а ты кто?
— Я блоха-попрядуха.
— Иди к нам жить.
И стало их трое. Прибежала к ним мышь:
— Кто, кто в терему? Кто, кто в высоком?
— Я, муха-горюха, комар-пискун да блоха-попрядуха, а ты кто?
— Я из-за угла-хмыстень[3].
— Иди к нам жить.
И стало их четверо. Притащилась лягушка:
— Кто, кто в терему? Кто, кто в высоком?
— Я, муха горюха, комар-пискун, блоха-попрядуха, из-за угла-хмыстень, а ты кто?
— Я — на воде-балагта[4].
— Иди к нам жить.
И стало их пятеро. Живут себе поживают, беды над собою не чают. Спознал про то медведь, приходит к терему и стучится:
— Кто, кто в терему? Кто, кто в высоком?
— Я, муха-горюха, комар-пискун, блоха-попрядуха, из-за угла-хмыстень, на воде-балагта, а ты кто?
— А я лесной гнёт.
Сел на кувшин и всех раздавил.
Напуганные медведь и волки
Жили-были на одном дворе козёл да баран; жили промеж себя дружно: сена клок — и тот пополам, а коли вилы в бок — так одному коту Ваське. Он такой вор и разбойник, за каждый час на промысле, и где плохо лежит — тут у него и брюхо болит.
Вот однажды лежат себе козёл да баран и разговаривают промеж себя; откуда ни возьмись котишко-мурлышко, серый лобишко, идёт да таково жалостно плачет. Козёл да баран спрашивают:
— Кот-коток, серенький лобок! О чём ты плачешь, на трёх ногах скачешь?
— Как мне не плакать? Била меня старая баба, била-била, уши выдирала, ноги поломала да ещё удавку припасала.
— А за какую вину тебе такая погибель?
— Эх, за то погибель была, что себя не помня сметанку слизал.
И опять заплакал кот-мурлыко.
— Кот-коток, серый лобок! О чём же ты ещё плачешь?
— Как не плакать? Баба меня била да приговаривала: ко мне придёт зять, где будет сметаны взять? Поневоле придётся колоть козла да барана!
Заревели козёл да баран:
— Ах ты, серый кот, бестолковый лоб! За что ты нас-то погубил? Вот мы тебя забодаем!
Тут мурлыко вину свою приносил и прощенья просил. Они просили его и стали втроём думу думать: как быть и что делать?
— А что, середний брат баранко, — спросил мурлыко, — крепок ли у тебя лоб: попробуй-ка о ворота.
Баран с разбегу стукнулся о ворота лбом: покачнулись ворота, да не отворились. Поднялся старший брат козлище, разбежался, ударился — и ворота отворились.
Пыль столбом подымается, трава к земле приклоняется, бегут козёл да баран, а за ними скачет на трёх ногах кот — серый лоб. Устал он и взмолился названым братьям:
— Ни то старший брат, ни то средний брат! Не оставьте меньшого братишку на съеденье зверям.
Взял козёл, посадил его на себя, и понеслись они опять по горам, по долам, по сыпучим пескам. Долго бежали, и день и ночь, пока в ногах силы хватило.
Вот встретили гору-горище, под той горой-горищей лежит скошенное поле, на том поле стога что города стоят. Остановились козёл, баран и кот отдыхать, а ночь была осенняя, холодная.
«Где огня добыть?» — думают козёл да баран.
А мурлышко уже добыл бересты, обернул козлу рога и велел ему с баранком стукнуться лбами. Стукнулись козёл с бараном, да таково крепко, что искры из глаз посыпались; берестечко так и запылало.
— Ладно, — молвил серый кот, — теперь обогреемся, — да за словом и затопил стог сена.
Не успели они путём обогреться, глядь — жалует незваный гость мужик — серячок Михайло Иванович.
— Пустите, — говорит, — обогреться да отдохнуть; что-то неможется.
— Добро пожаловать, мужик-серячок! Откуда, брат, идёшь?
— Ходил на пасеку да подрался с мужиками, оттого и хворь прикинулась; иду к лисе лечиться.