— Что это у матушки выдумано — в лесу замуж отдавать? Разве в нашей деревне нет и ребят! Не ровен черт придет — не будешь знать, как и отвязаться!
Девушки были в шубках, а все-таки прозябли.
— Что, Параха? Меня мороз по коже подирает. Ну, как суженый-ряженый не придет? Ведь мы замерзнем.
— Полно, Машка! Коли[6] женихи рано собираются?
— А что, Параха, коли придет один, кого он возьмет?
— Не тебя ли, дурища?
— А то небось — тебя!
И пошли друг дружку отчитывать…
Вот Морозко начал потрескивать, с елки на елку поскакивать да громко-звонко пощелкивать. Девицам показалось, что жених едет.
— Чу, Параха! Уж едет да с колокольчиком.
А Морозко все ближе да ближе; наконец очутился на высокой сосне, наклонился к девицам и спрашивает;
— Тепло ли вам, девицы? Тепло ли вам, красные?
— Ой, Морозко, больно студено! Чуть мы не замерзли, ждем суженого, а он запропал куда-то, чтоб ему пусто было.
Морозко стал ниже спускаться, пуще потрескивать, чаще пощелкивать.
— Тепло ли вам, девицы? Тепло ли вам, красные?
— Поди ты к черту, что пристаешь! Вишь, у нас руки и ноги отымаются.
Морозко еще ниже спустился да так приударил, что девицы совсем окостенели.
Наутро говорит старуха:
— Запряги, старик, пошевни[7], положи охапочку сена да возьми теплые одеяла. Чай, девки продрогли: на дворе-то страшный мороз! Да проворней поворачивайся!
Старик живо собрался: не успела старуха и позавтракать, как он был уже в дороге. Приехал к сосне, а дочки лежат мертвые. Он поднял их, положил в пошевни, покрыл одеялами и повез домой. Старуха выбежала к нему навстречу:
— Где мои детки?
Бросилась к пошевням, поснимала одеяла — и словно гроза разразилась:
— Что ты наделал, старик? Уходил ты моих дочек, моих кровных деточек, ненаглядных пташечек! Вот я ж тебя кочергой попотчую!..
— Полно, безумная! Вишь ты, на богатство польстилась, а я чем виноват, ты сама захотела…
Старуха посердилась, побранилась, да после с мужем помирилась, и стали они жить да быть, добро наживать, лихо не поминать. Скоро присватался за Марфушу добрый молодец; на ее свадьбе и я был, мед-пиво пилу по усам текло, в рот не попало.
СКАТЕРТЬ, БАРАНЧИК И СУМА
Жили-были старик да старуха. Пошел раз старик на реку рыбу ловить. Смотрит — попался в сети журавль; бьется, рвется, выбраться не может. Пожалел старик журавля.
«Зачем, — думает, — такой доброй птице пропадать?»
Подошел к журавлю и помог ему из сетей высвободиться. Говорит ему тут журавль человеческим голосом:
— Спасибо тебе, старичок! Никогда твоей услуги не забуду. Пойдем ко мне домой — дам тебе хороший подарок.
Вот они и пошли, старик да журавль.
Шли, шли и пришли на болотце, к журавлевой избе. Вынес журавль полотняную скатерть и говорит:
— Ну, старичок, вот тебе подарок. Как захочешь есть-пить, разверни эту скатерочку и скажи: «Напои-накорми, скатерочка!» — все у тебя будет.
Поблагодарил старик журавля и пошел домой.
Захотелось ему по дороге есть. Сел он под кусток, развернул скатерть и говорит:
— Напои-накорми, скатерочка.
Только сказал — и сразу на скатерти все появилось: и жареное и пареное, ешь — не хочу.
Наелся, напился старик, свернул скатерочку и пошел дальше. Долго ли, коротко ли шел — застигла его в пути темная ночь. Зашел он в избу к богатому мужику и просится:
— Пустите ночевать прохожего человека.
— Ночевать пустим, — говорит хозяин, — угощенья не проси.
— Да мне и не надо угощенья, — отвечает старик. — У меня такая скатерочка есть, что всегда и накормит и напоит вдоволь.
— А ну-ка, покажи!
Старик развернул скатерочку!
Не успел сказать — на скатерти все появилось, что душе угодно. Удивился хозяин и задумал украсть эту скатерть.
Как только старик заснул, он вытащил у него чудесную скатерть, а на место ее свою подложил — простую.
Утром старик отправился домой и не заметил, что скатерть у него не та. Пришел и говорит своей старухе:
— Ну, старуха, теперь не надо тебе хлебы месить да щи варить.
— Как так?
— Да вот так: нас эта скатерочка потчевать будет. Развернул на столе скатерть и говорит:
— Напои-накорми, скатерочка!
А скатерть лежит, как ее положили.