Уже будучи взрослым, я как-то записывал старинную волшебную сказку, в которой герой по ходу действия отправляется за тридевять земель, в тридесятое государство. Сказку рассказывал помор старый, бывалый матрос. Он так мастерски, живописно и с таким знанием дела изобразил спуск новопостроенного корабля на воду, что год спустя, когда мне пришлось быть свидетелем спуска корабля на воду, я вполне понял, как реально и точно-правдиво была изображена эта сцена сказочником. Так живая жизнь, личный жизненный опыт сказочника сливается и уживается с фантастическими образами древней сказки по воле и мастерству исполнителя.
Лет сорок назад, когда я уже стал собирателем народных сказок, приехал я как-то летней порой в поморское село Кереть, что на берегу Белого моря, и, по обыкновению, начал допытываться, нет ли тут хорошего сказочника. На это многие отвечали:
— Тебе бы с Матвеем Коргуевым повидаться. Тот наскажет с три короба! Только он теперь с рыболовецкой бригадой сидит на сёмужьей тоне.[2]
Вёрст тридцать от села.
Я воспользовался оказией и с попутным катером, который, объезжая тони, забирал у рыбаков добычу и оставлял артелям харчи, отправился в путь-дорогу.
На небольшом острове, куда я прибежал на катере, как это принято говорить у поморов, испокон веков промышляли местные рыбаки дорогую рыбу — сёмгу.
В эту летнюю путину бригадиром был опытный пожилой помор Матвей Михайлович Коргуев. Небольшая артель жила в промысловой избушке на самом берегу, чуть-чуть повыше линии прибылой воды, прилива. Верёвки-ярусы от каждого крыла поставленного невода протягивались прямо в открытое окно избушки.
Встретили меня сдержанно, недоуменно, с оттенком недоверия. Как-то не укладывалось у моих новых знакомцев в представлении, что тридцатилетний здоровила ездит собирать песни и сказки.
Перебороть отчуждённость помог случай. Туго натянутый ярус, закреплённый в окне, задрожал, звякнул привязанный к нему колокольчик, и рыбаки горохом высыпали из избушки. Я следом за ними. Они ухватились по четверо за верёвку каждого из двух крыльев и с бешеной скоростью принялись тянуть правое и левое крылья невода на берег, а бригадир в лёгкой маленькой лодчонке подгребался к центру полукружия, образованного неводом, и производил шум в воде специальным торбалищем, чтобы рыба, оказавшаяся в неводе, не ушла из него низом или верхом.
Я суетился и помогал рыбакам как умел.
И вот невод медленно приближается к берегу. В матице ходуном ходят крупные серебристые рыбы, килограммов пяти — семи. И вот матица — глухой мешок из сетей, от которого идут сети-крылья, уже на самой мели.
Рыбаки глушат сильных рыб и укладывают в бочку со льдом.
— Было в неводе гораздо больше, да много ушло через верх и низом, — сокрушённо сказал бригадир.
— Ну, и так хорошо! Это счастье наш гость привёз, — отзывается пожилой рыбак. — Как по деньгам посчитать, а товар экспортный, кроме одной, прихваченной зубом рыбины, потянет рублей на триста с гаком. Обижаться, Матвей, грех!
Невод выметали заново, предварительно осмотрев его и кое-где зачинив; натянули ярусы со звонком, укрепили в окне избушки. И, довольные уловом, рыбаки принялись готовить ужин из той самой сёмги, что прихвачена зубом и не годилась на экспорт. Заварили густой, по-поморски, чай.
Ужин из янтарной наваристой ухи и чаепитие затянулись долго, а ночь всё не шла. Было то время года, когда солнце не садилось вовсе и даже сумерек не наступало. После замечательной ухи и тающей во рту сёмги, после пяти-шести поллитровых кружек терпкого чаю на брата, рыбаки закурили и стали просить:
— Заведи-ка, Матвей Михайлович, чего-нибудь. Гость-то ведь недаром тебя разыскивал, ехал из самого Ленинграда послушать тебя!
— Так ведь он небось все сказки знает лучше меня, — смущённо проговорил Коргуев, раз по этому делу занимается.
И принялся чинить сеть.
— Давай, дядя Матвей, — сказал совсем ещё молодой парень, — не томи!
— Ну ладно, — глухим голосом отвечал сказочник, — Расскажу про Андрея-стрельца и про все его похождения. Сказка долгая. Хватит ли терпенья?
— Давай, давай! У нас ночь со днём неделёна. Рассказывай!
Помедлив какое-то время, сказочник особенно сосредоточенно стал перебирать сеть и вглядываться в неё и глуховатым своим голосом начал ту самую сказку, которая впоследствии так понравилась А. Н. Толстому. Коргуев рассказывал потом её в доме писателя в г. Пушкине, где тогда жил Толстой. Впоследствии текст записанной от Коргуева сказки «Андрей-стрелец» в соединении с другими записями, от других исполнителей, этого же произведения и лёг в основу сказки в обработке А. Н. Толстого, сказки, ныне живущей в книге под заглавием: «Поди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что». Пересказывая сказки для издания, писатель работал долго и с большим увлечением.