Коргуев был принят в члены Союза Советских писателей как хранитель и продолжатель национальных традиций подлинно народного поэтического творчества русского народа.
Русские народные сказки, как и сказки других народов, — яркое свидетельство творческой деятельности трудового народа, всегда гуманного по своим идеалам, извечно мечтающего о торжестве справедливости, о победе добра над злом, об улучшении жизни на земле.
А. НЕЧАЕВ
РУССКИЕ НАРОДНЫЕ СКАЗКИ
ИВАН, ВДОВИЙ СЫН
На море на океане, на острове Буяне есть бык печёный. В одном боку быка нож точёный, а в другом чеснок толчёный. Знай режь, в чеснок помакивай да вволю ешь. Худо ли?
То ещё не сказка, а присказка. Сказка вся впереди. Как горячих пирогов поедим да пива попьём, тут и сказку поведём.
В некотором царстве, в некотором государстве жила-была бедная молодица, пригожая вдовица с сыном.
Парня звали Иваном, а по-уличному кликали Иван, вдовий сын.
Годами Иван, вдовий сын, был совсем мал, а ростом да дородством такой уродился, что все кругом Диву давались.
И был в том царстве купец скупой-прескупой. Первую жену заморил купец голодом; на другой женился — и та недолго пожила.
Ходил купец опять вдовый, невесту приглядывал. Да никто за него замуж нейдёт, все его обегают.
Стал купец сватать вдовицу:
— Чего тебе бобылкой жить! Поди за меня замуж.
Подумала, подумала вдовица: «Худая про жениха, слава катится, а идти надо. Чего станешь делать, коли жить нечем! Пойду. Каково самой горько ни приведётся, а хоть сына подращу».
Сыграли свадьбу.
С первых дней невзлюбил купец пасынка: и встал парень не так, и пошёл не так… Каждый кусок считает, сам думает: «Покуда вырастет да в работу сгодится, сколько на него добра изведёшь! Этак совсем разорюсь, лёгкое ли дело?»
Мать убивается, работает за семерых: встаёт до свету, ложится за полночь, а мужу угодить не может.
Что ни день, то пуще купец лютует.
«Хорошо бы и вовсе, — думает, — от пасынка избавиться».
Пришло время ехать на ярмарку в иной город.
Купец и говорит;
— Возьму с собой Ивашку — пусть к делу привыкает да и за товарами доглядит. Хоть какая ни есть, а все польза будет.
А сам в уме держит: «Может, и совсем избавлюсь от него на чужой стороне».
Жалко матери сына, а перечить не смеет.
Поплакала, поплакала, снарядила Ивана в путь-дорогу. Вышла за околицу провожать. Махнул Иван шапкой на прощание и уехал.
Ехали долго ли, коротко ли, близко ли, далеко ли, заехали в густой лес и остановились отдохнуть. Распрягли коней, пустили пастись, а купец стал товары проверять. Ходил около возов, считал, прикидывал и вдруг зашумел, заругался:
— Одного короба с пряниками не хватает! Не иначе как ты, Ивашка, съел!
— Я к тому возу и близко не подходил!
Пуще купец заругался:
— Съел пряники, да ещё отпирается, чтоб тебя шут, такого-сякого, взял!
Только успел сказать, как в ту же минуту ельник-березник зашумел, затрещал, всё кругом потемнело, и показался из лесной чащи старик, страшенный-престрашенный: голова как сенная копна, глазищи будто чашищи, в плечах косая сажень и сам вровень с лесом.
— За то, что отдал ты мне, шуту, парня, получай свой короб заедок![3]
Кинул старик короб, подхватил Ивана — и сразу заухало, зашумело, свист да трескоток по лесу пошёл.
Купец от страху под телегу пал. А как всё стихло, выглянул и видит: кони на поляну сбежались и дрожмя дрожат, гривы колом стоят и короб с пряниками лежит.
Купец помаленьку пришёл в себя, выполз из-под телеги, огляделся — нигде нету пасынка. Усмехнулся:
— Вот и ладно: сбыл с рук хлебоежу, и товар весь в целости.
Стал коней запрягать.
А Иван, вдовий сын, и оглянуться не успел, как очутился один на один со страшным стариком.
Старик говорит:
— Не бойся. Был ты Иван, вдовий сын, а теперь — мой слуга на веки веков. Станешь слушаться — буду тебя поить-кормить: пей, ешь вволю, чего душа просит, а за ослушание лютой смерти предам.
— Мне бояться нечего — всё равно хуже, чем у отчима, нигде не будет. Только вот матери жалко, совсем она изведётся без меня.
Тут старик свистнул так громко, что листья с деревьев посыпались, цветы к земле пригнулись и трава пожухла.
И вдруг, откуда ни возьмись, стал перед ним конь. Трёхсаженный хвост развевается, и сам будто гора.