— Кто поработает да устанет, тот и на камне спит, а кто ничего не делает, тот и на перине не уснет!
КАК СТАРИК ДОМОВНИЧАЛ
Один старик все ругал свою жену:
— Вот,— говорит,— я пашу, у меня работа тяжелая, а ты дома сидишь, ничего не делаешь.
А она говорит:
— Ну что ж, давай поменяемся: я пахать поеду, а ты дома оставайся, тут дела немного, ты и отдохнешь.
Так и сделали: она в поле поехала, а старика дома оставила. А дела дала ему совсем мало: хлебы испечь, масло сбить да клушку с цыплятами покараулить. Вот и все, всего три дела.
Остался старик дома. Хочется ему поскорее все дела переделать. Вот он всех цыплят на одну ниточку к клушке привязал, чтобы коршун не утащил, хлебы замесил, печку истопил, посажал в печку хлебы, а сам сел масло сбивать. Бьет он масло, услыхал — клушка кричит. Он выбежал, видит — понес коршун всех цыплят вместе с клушкой. Они все на одной ниточке привязаны, ну, коршун всех и потащил. Старик думает: «Он далеко не улетит, ему тяжело, где-нибудь сядет». И вот он пахталку на спину привязал и побежал за коршуном. Думал так: «Пока я бегаю, масло-то и собьется. Два дела сделаю: и коршуна догоню, и масло собью».
Бегал старик за коршуном, бегал, споткнулся да упал, пахталка разбилась, сметана по земле потекла. И цыплят не отнял и сметану пролил. Вот тебе и два дела! Ну, что же делать? Надо идти домой.
Пришел старик домой. Надо хлебы вынимать. Заглянул в печку, а хлебы-то в уголь сгорели. Нахозяйничал старик: цыплят у него коршун утащил, сметану пролил, хлебы сгорели. Плохое дело. Жена приедет — что ей сказать? И надумал старик: «Хоть цыплят до нее высижу, поменьше ругаться будет». Положил он яиц в кошелку, залез в подпечку и сел цыплят высиживать.
Вот приехала старикова жена с поля, стала лошадь выпрягать, сама думает: «Что же старик плохо встречает? Хоть бы лошадь выпряг». Прибрала она лошадь, идет в избу. Старика нет, а под печкой клушка клохчет. Она поглядела, а там не клушка, а старик. Она его вытащила, стала спрашивать:
— Давай сказывай, что ты дома делал?
Стал старик рассказывать. И тут уж старикова жена увидала, что у ее старика ничего с домашними делами не получается.
И все у них пошло, как и прежде: старик пашет, а старуха дома со всеми делами управляется. Только с тех пор перестал старик жену за безделье ругать.
ЧТО ДАЛЬШЕ СЛЫШНО
Жил вдовый крестьянин, было у него три сына, и все были женаты. Все было хорошо, да одно неладно: невестки между собой жили недружно, постоянно ругались, а все из-за того, что каждая из них хотела большухой быть. Все были исправны, и каждая из них могла быть большухой.
Наскучили старику перекоры невесток; однажды он призвал сыновей и говорит им:
— У невесток каждый день споры, дым коромыслом. Надо это прикончить. Я надумал задать им загадку; которая отгадает, та пусть и большухой будет. Только чтобы после этого уж спору не было; если они будут согласны, то и делу конец.
Призвали невесток, и те на это согласились.
Поздно вечером старик и говорит невесткам:
— Вы согласились отгадать загадку, так вот на целую ночь вам загадка, отгадайте: «Что дальше слышно?» Завтра рано спрошу у вас, и которая отгадает, та и будет большухой.
Утром старик позвал сыновей с невестками и спрашивает у старшей:
— Что, отгадала ли?
— Петуха голос, когда он весной поет на заре, дальше всего слышно.
— Да, петуха далеко слышно, — говорит старик. — Ну, а ты? — спрашивает он у средней.
— Когда весной собака лает на заре, то гораздо дальше петуха слышно.
— Да,— говорит старик,— пожалуй, собаку и дальше слышно. Ну, а ты что скажешь, меньшая невестка?
— Хлеб да соль дальше всего слышно.
— Да,— говорит старик,— хлеб да соль за тысячи верст слышно! Будь же ты большухой.
ТРИ КАЛАЧА И ОДНА БАРАНКА
Одному мужику хотелось есть. Он купил калач и съел — ему все еще хотелось есть. Купил другой калач и съел — ему все еще хотелось есть. Он купил третий калач и съел — ему все еще хотелось есть. Потом он купил баранок и, когда съел одну, стал сыт.
Тогда мужик ударил себя по голове и сказал:
— Экой я дурак! Что ж я напрасно съел столько калачей. Мне бы надо сначала съесть одну баранку.
НАГОВОРНАЯ ВОДИЦА
Жили-были муж с женой. Смолоду они жили всем на загляденье, а под старость — словно их кто подменил. Только спустит утром старик ноги с печки, как уж и пошла промеж ним и старухой перебранка. Он старухе слово, а она ему два, он ей два, а она ему пять, он пять, а она десять. И такой вихорь завьется промеж них, хоть из избы вон беги. А разбираться начнут — виноватого нет.
— Да с чего б это у нас, старуха, а? — скажет старик.
— Да все ты, старый, ты все!..
— Да полно! Я ли? Не ты ли? С долгим-то языком!
— Не я, да ты!
— Ты, да не я!
И снова здорово: опять ссора промеж них затеялась. Вот раз слушала, слушала их соседка и говорит:
— Маремьянушка, что это у тебя со старым-то всё нелады да нелады. Сходила б ты на край села к бобылке. Бобылка на водицу шепчет… Людям помогает, авось и тебе поможет.
«А и впрямь,— подумала старуха,— схожу к бобылке…» Пришла к бобылке,— постучала в окошко. Та вышла.
— Что, — спрашивает, — старушечка, тебе надобно?
— Да вот, — отвечает бабка, — пошли у нас нелады со стариком.
— А подожди, — говорит бобылка, — немного.
И сама — в дом.
Вынесла старухе воды в деревянном ковше да при ней же на ту воду пошептала. Потом перелила ее в стеклянную посудину, подает и говорит:
— Как домой придешь да как зашумит у тебя старик-то, так ты водицы-то и хлебни; да не плюнь, не глотни, а держи во рту-то, пока он не угомонится… Все ладно и будет!
Поклонилась старуха бобылке, взяла посудину с водой — и домой. И только ногу за порог занесла, как старик на нее и напустился:
— Ох уж мне эти бабы-стрекотухи! Как пойдут, так словно провалятся! Давным-давно самовар пора ставить, а ты думать забыла! И где это ты запропала?..
Отхлебнула старуха из стеклянной посудины, да не плюнула, не проглотила, а, как велела бобылка, держит во рту.
А старик видит, что она не отвечает, и сам замолчал. Обрадовалась старуха: «А и впрямь, видать, что водица эта наговорная целебная!»
Поставила посудину с водой, а сама — за самовар да и загреми трубой.
Услышал это старик:
— Эка нескладна-неладна! Не тем концом руки, видать, воткнуты!
А старуха хотела было ему ответить, да вспомнила наказ бобылки — и опять за водицу! Хлебнула и держит во рту.
Видит старик, что старуха ни словечка ему супротивного не говорит, дался диву и… замолчал.
И пошло промеж них с той поры все как по-писаному: снова, как в молодые годы, людям на загляденье жить стали. Потому, как только начнет старик шуметь, старуха сейчас — за наговорную водицу!
Вот она, сила-то, в ней какая!
КАШИЦА ИЗ ТОПОРА
Пришел солдат с походу на квартиру и говорит хозяйке:
— Здравствуй, божья старушка! Дай-ка мне чего-нибудь поесть.
А старуха в ответ:
— Вот там на гвоздике повесь!
— Аль ты совсем глуха, что не чуешь?
— Где хошь, там и заночуешь!
— Ах ты старая ведьма! Я те глухоту-то вылечу! — И полез было с кулаками.— Подавай на стол!
— Да нечего, родимый!
— Вари кашицу!
— Да не из чего, родимый!
— Давай топор, я из топора сварю!
«Что за диво! — думает баба.— Дай посмотрю, как из топора солдат кашицу сварит!»
Принесла ему топор; солдат взял, положил его в горшок, налил воды и давай варить. Варил-варил, попробовал и говорит:
— Всем бы кашица взяла, только б малую толику круп подсыпать!