– Представляю, – сказал я, и мы все втроем засмеялись. Хорошо так засмеялись, понимая друг друга…
– Вот я и говорю, – сквозь смех произнес Игорь Васильевич, – если у вас адресок и телефон этого… ну, который вам предлагал кое-что… если остались, вы поделитесь, вам же и легче будет…
– Это ж ведь он и есть, – сокрушенно вздохнул Сергей Иванович, – экстраполятор ихний. Причем тесно связанный с ихними пресловутыми редакциями. С нашими, извиняюсь, коллегами по ту сторону исторических баррикад. Он только числится экстраполятором, а на самом деле имеет звание старшего редактора. Его уже один раз выдворяли даже.
– Действительно, – я ляпнул и остановился. – Действительно…
– Что действительно? – Сергей Иванович быстро встал с дивана, на уголке которого он, по обычаю, устроился, подошел ко мне вплотную, нагнулся – почти лицом к лицу. Пацан этот быстро повзрослел. Губы у него уже были не такие пухлые, а толстые щеки стали обвисать, он был все так же важен, но уже совсем не смешон. – Что действительно? Говорите!
– Я его вроде и раньше видел… – мямлил я. – Довольно известный экстраполятор… Представляет здесь какой-то их институт. Не помню…
– А мы помним! – Игорь Васильевич тоже склонился ко мне, два эти лица теперь были так близко к моему, что черты их даже искажались. – Помним: Николай Михайлович Лажечников, потомок эмигрантов, Николас Лаже, представитель института экстраполяции Европейского Сообщества, на самом деле – старший редактор одной из редакций! Адрес, телефон! Быстрее, Юрий Ильич!
– Я потерял, – пробормотал я. – Выронил из куртки…
И тут же атмосфера в комнате снова стала очаровательно дружеской.
– Ну это совсем другое дело! – опять весь сморщился в сплошную улыбку Игорь Васильевич. – Так бы и сказали! Что вы, ей-богу, Юрий Ильич? Это ж полностью меняет дело… Потерять каждый может.
– Вот я, например, однажды шесть томов совершенно секретного дела потерял, – засмеялся и Сергей Иванович, – когда еще молодым был…
– Точно! – хлопнул себя по колену Игорь Васильевич. – Ровно восемнадцать лет назад, когда его только из полковников в стажеры перевели, точно, Сергей?
– Так точно, – подтвердил Сергей Иванович. – Потерял – и ничего. Потерять любой может…
– Из полковников – в стажеры, – повторил я. Ум у меня вовсе заходил за разум.
– Ага, – кивнул Сергей Иванович, – у меня тогда еще только четыре класса было, я вечернюю начальную заканчивал… Ну полковник, сами понимаете: корову через «ять» писал, одно дело знал – иголки да ногти… А уж потом в один институт поступил, во второй, и пошло… Уже восемнадцатый год стажером. А что? Почему вы этим заинтересовались?
– Я по-онял, – хитро протянул Игорь Васильевич. – Юрия Ильича мое звание интересует, правильно? Так я вам скажу: майор я. В восьмой класс перешел только что, с отличием… Еще вопросы, как говорится, будут?
– Никак нет, – ответил я. – Все ясно. А вы, Сергей Иванович, значит…
– Как двадцать пять лет отслужу, – кивнул Сергей Иванович, – так всех моих институтов как не бывало. Получу снова первое офицерское звание – и в вечернюю. Арифметика, география, то-се…
– Вот так, Юрий Ильич, – заключил Игорь Васильевич. – Обновляем помаленьку кадры. А вы думали, у нас не меняется ничего… Ну, я вижу, вы спешите. Так что пожелаю… А найдете адресок или там телефончик – звоните, ладно?
– Непременно позвоню, – пообещал я, решительно направляясь к двери.
– Или мы позвоним, – сказал Сергей Иванович.
Оба они шли вместе со мной, чтобы еще раз пожать мне руку. Мы нежно простились, и я вышел, тихонько притворив за собою дверь. Перед этим я оглянулся. Они стояли рядом и смотрели мне вслед. Выглядели они сегодня внушительно: оба были в форме, с ромбами в петлицах и наградами, в новеньких ремнях и хорошо начищенных сапогах…
Над Садовой желтой гарью светилось небо, жара туманила перспективу, и бешено спешащие машины кучей заворачивали на Маяковку, стараясь прорваться на Брестскую, пока пешеходам не дали зеленый.
Жена была дома, она сидела на кухне, перед нею лежал английский роман и стоял стакан чаю с молоком.
– Идем, – сказал я. – Собирайся. У нас уже нет и не будет времени. Мы вышли на Страстную. Холод перед рассветом был лютый, я снова чертыхнулся: несмотря на мои настояния, жена оделась слишком легко. И конечно же, брюки она надела старые! Вот порвутся здесь на третий день, что будем делать тогда?.. Но объяснить ей это было невозможно.