Он опять отдыхает несколько минут и спрашивает:
– Не устали, сестра?
– Нет, нет, что вы, только вам это нельзя.
– Если не устали, пишите, я должен сказать все, что меня волнует.
И сестра пишет:
– «Сейчас тяжелая болезнь оторвала меня от любимой работы, не дав завершить много начатых дел. Но я твердо уверен, что молодые советские конструкторы, воспитанные нашей партией, завершат мою работу и сделают еще очень много ценных изобретений.
И как бы ни кичились изобретатели капиталистических стран, им никогда не угнаться за советскими конструкторами, ибо деятельность советских конструкторов направляется гением Партии…»
16 января 1949 года Василия Алексеевича не стало. 18 января во всех газетах были напечатаны следующие сообщения:
«От Центрального Комитета ВКП(б) и Совета Министров СССР
Центральный Комитет Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков) и Совет Министров СССР с глубоким прискорбием извещают о смерти верного сына большевистской партии, выдающегося конструктора стрелкового оружия, депутата Верховного Совета СССР, Героя Социалистического Труда, генерал-майора Дегтярева Василия Алексеевича, последовавшей 16 января 1949 года после тяжелой и продолжительной болезни.
Центральный Комитет ВКП(б) и Совет Министров СССР».
Правительство решило увековечить память выдающегося конструктора, всю свою жизнь отдавшего служению народу. В тот же день было опубликовано Постановление Совета Министров СССР. Имя Дегтярева присваивалось заводу Министерства вооружения, на котором последние годы жизни работал Василий Алексеевич. В городе, где работал Дегтярев, решено было воздвигнуть памятник выдающемуся конструктору.
Для наиболее выдающихся студентов-отличников и аспирантов Ленинградского военно-механического и Тульского механического институтов, а также для отличников в Дегтяревском техникуме Министерства вооружения установлены повышенные стипендии имени Дегтярева.
Похороны Дегтярева были поистине всенародными.
Целый день с прославленным конструктором прощались москвичи. В Мраморный зал Министерства вооружения под звуки траурных мелодий беспрерывным потоком двигались люди.
Многие из них, носящие теперь штатскую одежду, когда-то сражались на фронте с дегтяревским оружием. Они пришли отдать дань уважения и сказать последнее «прощай» замечательному изобретателю.
В почетном карауле рабочие, маршалы, генералы, офицеры и солдаты Советской Армии, ученые, конструкторы, оружейники….
После митинга траурная процессия направляется к Курскому вокзалу.
У перрона в черном крепе траурный поезд. Льется шопеновский марш. Женщины и дети несут венки и подушечки с орденами и медалями.
С открытыми головами стоят Федоров, Токарев, Шпагин, Симонов. Гроб с телом Дегтярева вносят в вагон и под звуки печальных мелодий траурный поезд отходит…
Несмотря на ночь, в Петушках, Владимире, Новках поезд встречают толпы рабочих. Они пришли отдать последний долг человеку, которого любили всей душой.
Рабочие заводов, фабрик, депо, солдаты и офицеры, колхозники ближних и дальних районов пришли проводить в последний путь своего депутата, своего друга и товарища, пользовавшегося большой любовью и уважением…
Прошло всего несколько месяцев после смерти Дегтярева, как вся страна узнала о присуждении ему (посмертно) Государственной премии первой степени. Так высоко была оценена правительством последняя работа конструктора.
Одновременно с Дегтяревым этой высокой награды были удостоены четверо из его сотрудников и учеников…
Прошло несколько лет, и в городском парке установили величественный монумент. Бронзовая скульптура высотой в три человеческих роста застыла на гранитном пьедестале.
Сюда поклониться Дегтяреву приходят воины, которые сражались с его оружием, рабочие, трудившиеся с ним рука об руку, молодежь, для которой жизнь Дегтярева является вдохновенным примером.
Выйдя из гущи трудового народа, Дегтярев всю свою жизнь посвятил служению народу. Он трудами своими укрепил его мощь и приумножил его гордую славу. Поэтому светлая память о его благородных деяниях и о нем никогда не померкнут в сердцах советских людей.
Шпагин
Г. С. Шпагин
1
– Давай, давай, забирай левее… Подтянись! – кричал грузный фельдфебель.
Пыля огромными сапогами, он взбежал на бугорок, топорща усы, гаркнул:
– Эй ты, лапоть, куда потащился?.. Вороти назад!
Тощий парнишка, согнувшийся под тяжестью сундука и гармони, свесив лохматую голову и не глядя вперед, устало шагал по проселку. Выругавшись, фельдфебель догнал его и с размаху ударил в ухо:
– Иди в ворота, раззява!..
Паренек пошатнулся, засеменил по кругу, но все-таки удержался на ногах.
– Я те научу, подлец, слушать команду, – захрипел фельдфебель. – Марш в ворота!
Паренек сплюнул и, сердито бормотнув что-то, присоединился к толпе.
Новобранцев загнали во двор, обнесенный забором. Побросав сундуки, мешки, баулы, они сразу же кинулись к колодцу. Напившись из деревянной тяжелой бадьи, расселись на пыльной траве – кто покурить, кто переобуться.
– Эх, соснуть бы теперь с устатку!
– Оно бы и перекусить не мешало…
– Хоть бы докурить дали – и то спасибо!..
На крыльцо дома воинского начальника вышел окруженный офицерами седоусый полковник.
– Ссстрой-ся! – закричали в несколько глоток унтеры.
Новобранцы вскочили, начали поднимать мешки, прилаживать сундуки.
– От-ста-вить! – врезаясь в толпу, заревел фельдфебель. – Не слышали команды, сукины дети?! Вещи оставить, сами за мной!
Рекрутов построили в две шеренги перед крыльцом. Они стояли пыльные и потные, в старомодных картузах, в треухах, а иные и вовсе с непокрытой головой; кто в армяке, кто в пиджаке, кто в пестрядинной рубахе; лишь некоторые в сапогах, а большинство в опорках да лаптях. Одни – совсем юноши, только пробиваются усы, другие – уже служившие, заросли бородами и выглядят как деды.
Полковник осмотрел строй, поморщился и, ничего не сказав, направился в дом… Скоро туда же начали вызывать призванных.
День стоял тихий. Небо было подернуто легкой дымкой. Пекло.
Расстегнув пропотевшую рубаху, лохматый паренек уселся в тени под рябиной, задремал.
– Ишь, совсем разморило парня, – сказал щупленький рыжеусый рекрут с морщинистым лицом.
– Жидковат, видать, для войны, – бросил здоровенный детина.
– Не гордись, паря, она и тебя обломает. Я вон японскую оттопал, а не скажу, что мне дюже сладко, – заметил пожилой крестьянин.
Он вынул из мешка старый солдатский котелок, сходил к колодцу за водой и, подойдя к пареньку, вылил ему на голову. Тот сразу пришел в себя, вытер подолом рубахи лицо и с благодарностью посмотрел на односельчанина.
– Что, очухался?
– Спасибо, Антип Савельич, а то башку разламывало.
– Теперь ничего?
– Ишо в правом ухе звенит.
Антип усмехнулся в усы:
– То-то, будешь помнить фельдфебеля. Первое крещение прошел.
Новобранцы громко захохотали.
– Тише, лешие! Кого-то выкликают.
– Шпа-гин! – кричал писарь с крыльца.
– Тебя, Егорка, беги! – толкнул Антип. – Да не бойся шибко-то – я так думаю, что тебя забракуют.
Егорка вскочил, побежал к крыльцу.
– Антиресно, по какой-такой статье забракуют? – полюбопытствовал другой бывалый солдат.
– У него большой палец не тае…
– У меня шурин вовсе без глаза – и то взяли… чай, три года воюем…
– Мало ли что… у каждого своя планида.
– Шу-хов, на комис-сию! – разнеслось по двору.
– Это меня, робята, – сказал Антип, – присмотрите тут за мешком да за Егоркиной гармонью.
– Ладно, не тревожься, все будет в целости…
В просторной комнате за зеленым столом сидело начальство. Тут же несколько человек в белых халатах осматривали голых новобранцев. Егорка оробел, попятился.
– Куда ты? – прикрикнул на него лысый толстяк в халате. – А ну разоблачайся, да побыстрей!